Маришку подташнивало, как, должно быть, и всех остальных. Необходимость находиться в этом месте, а тем более есть, казалась чем-то немыслимым. Почти что смешным.
И ведь именно приютским предстояло её отмывать.
Когда Анфиса звоном скотного колокольца велела сиротам построиться, то сразу же о том объявила. Оттирать пол, стены и стол от запёкшейся крови – работёнка, которую все они, по её мнению, несомненно заслужили. Она назвала это общим наказанием за участившиеся проступки. Александр был слишком… слаб, чтобы подвергнуться порке. Ответ за его поступок взыщут со всех остальных.
Это мгновенно стащило его с пьедестала всеобщего любимца.
«Его почти что ненавидят, – думалось Маришке. – Не забавно ли?..»
Прежде чем заняться уборкой, приютским позволили завтрак. Но едва ли это можно было считать добрым жестом. Возможно, Яков просто догадывался, что иначе точно не избежать обмороков. Хотя Маришка с трудом представляла, кто из них сможет съесть хотя бы ложку.
Сам господин учитель спускаться не спешил. Они не видели его с ночи. И воспитанникам думалось – он, должно быть, трапезничает на кухне, с домоприслужниками.
Едва ли его за то можно было осудить.
От голода у сирот почти в унисон урчало в животах. Головы шли кругом от удушливого запаха крови. Все они были злы.
– Лучше б он откинулся…
– Та уж чудни`, шо не откинулся, ты погляди, сколько кровищи!
Маришку замутило. Не смотреть на тёмные подтёки, украшавшие стены и лавки, было не просто сложно – невозможно. А запах был таким металлическим, таким сильным, что хотелось загнать в нос пальцы по самые костяшки. И выковырять, выцарапать его оттуда.
Узел в Маришкином животе затянулся сильнее, и она скрючилась, пытаясь подтянуть колени к груди, испуганно прислушиваясь к собственному телу.
– Плохо? – спросила Настя. Она снова говорила с ней как ни в чём не бывало, будто не было ни ночной перепалки, ни застывшего в дверях их спальни смотрителя. – У тебя губы белые.
Приютская коротко кивнула, уставившись в изъеденную временем столешницу.
– Это от… – подруга запнулась. – Кг'ови?
– Живот болит.
Настя подарила ей взгляд полный то ли деланого, то ли искреннего сочувствия и, потрепав Маришку за плечо, отвернулась. Надо думать, решила – снова, – что лучше её сейчас не трогать.
«Разумеется, есть ведь занятия поинтереснее…»
По трапезной, словно сверчки под лошадиной поступью, разлетались сплетни. Настя поспешила отдаться им целиком.