Застывший, скрюченный учитель. Застывший над ним цыганский мальчишка. Застывшая в немом вопле Варвара. И топор.
Топор был сжат в Володиных руках. Его лезвие, местами тёмное, отвратительно блестевшее бурыми бликами, упиралось в половицу у Володиных башмаков.
– Ты убил его?
Слова сорвались с Маришкиных губ прежде, чем она осознала суть собственного вопроса.
Володя резко вскинул голову. И всё вокруг разом оттаяло.
Паутина
– Я совершил кое-что совсем дурное, дадо…
Омнибус, угнанный с тройку лет назад, выкрашенный в пёстрые – красный и зелёный – цвета, бросает тень на лицо Вилоша. Загораживает от него далёкий, словно детский кулич из речного песка, город. Его дыхание рваное, спина и плечи ходят ходуном. Он долго бежал.
– Александро говорит, есть в жизни такие деяния, которые способны изменить её раз и навсегда, – отец медлит с ответом, и, чуть отдышавшись, Вилош решается продолжить: – Я совершил кое-что очень… очень дурное. Ту ман шунэ´са?[3]
Дадо молчит, не смотрит на него. Он глядит на фургон омнибуса долго-долго. А затем произносит:
– Он не прав, чáворо[4].
– Что?
– Все деяния, которые ты когда-то совершал и ещё совершишь, меняют жизнь. Нет никаких особых. Все они, все до единого, запомни это, чáворо, хорошо?
– Аи[5], – Вилош опускает глаза. Смотреть на дадо стыдно.
– А теперь поднимайся, Вилош, тебе надобно уходить.
– Они придут за нами, дадо?
– Они придут за нами, аи.
Темень и тишь – вот два верных его спутника. Удача – подруга капризная: захочет придёт, захочет – нет. Хотя обыкновенно она была к нему благосклонна.
Но, видно, Володя, так расточительно раньше купался в её дарах, что исчерпал их все. Без остатка.
– Почему ты оставил его, идиот?!