И Ковальчик это было совершенно не интересно. И Ковальчик слушала вполуха, уставившись в тарелку.
– У них же целый паромобиль приехал… Где он, кстати? Сразу вернулся назад? – сухо заметила Маришка, наконец перебивая нескончаемый поток Настиных россказней. – И я чувствовала запах картошки, поджаренной с луком…
– Когда это ты успела стать такой г'азбог'чивой?
– Жрать охота.
– Ну так пг'екращай болтать, – маска доброжелательности на миг слетела с лица подруги. – И ешь, что дают.
Жидкая похлёбка, успевшая в первый раз перевариться за час, сулила ночь, полную голодных спазмов. Но – в чём Настя точно была права – всё же являла собой более питательное кушанье, нежели вчерашний кусок хлеба.
– Яков ничего не говорил на ужине? – спросила Маришка, задвинув под кровать пустую миску. – Про учителей? Про Таню? Смотритель, кажется, вернулся без неё…
– Какая ты внимательная, – фыркнула Настя. – Он не нашёл её. От того, навег'ное, и был такой злой…
– И куда она могла деться?
– Может, ей удалось пег'есечь пустошь? – пожала плечами Настя. – Тег'ентий не заходил в дег'евню, навег'ное, не хотел возвг'ащаться в темноте.
– Тебе будто совсем всё равно.
– Отчего же?! – взъерепенилась подруга. – Успокойся, дог'огая! Я пг'осто за неё г'адуюсь! Оказывается, это место – сущий кошмаг'… Всем так и хочется отсюда сбежать, разве не здог'ово, что хоть кому-то удалось? Давай, Маг'ишка, бег'и пг'имег'. Авось и у тебя всё получится. Ты попг'обуй…
– Она маленькая девочка! Кончай паясничать,
– Смотг'итель нашёл её ленту!
– Ле… Что? Какую ленту?
– Кг'асную, из неё Танька банты на голове вывязывала. – Настя победно расправила плечи. – Висела на пике забог'а – видно, зацепилась, когда та пег'елезала.
– Это… – Маришка пыталась подобрать слова, – ничего не доказывает.
– Да ну?
– Это же просто отвратительно! Ты готова поверить любой ерунде, лишь бы не смотреть правде в глаза!
– А по-моему, отвг'атительно то, – прошипела подруга, опускаясь на кровать, – что тебе хочется думать, будто её