Настя встрепенулась и скатилась с кровати.
– Вставай! – толкнула она подругу, завёрнутую в одеяло, будто окуклившаяся гусеница. – Вставай-вставай!
– Отстань.
Маришка втянула голову в плечи и прикрыла глаза.
Но Настя вскоре развела такую бурную деятельность, что заснуть снова было едва ли возможно. Гремя ящиком прикроватной тумбы, стуча туфлями по полу, шурша подъюбником – небывалой для приютских девиц роскошью, – Настя готовилась к завтраку.
Когда Маришка – сонная и взъерошенная – выволокла себя из кровати, подруга уже вовсю щипала губы и щёки, придавая тем свежий вид. На ней было чистенькое приютское коричневое платье, волосы нарочито немного неряшливо подхвачены лентой – так, чтобы передние пряди, слегка завиваясь, спадали на плечи.
«Ну просто загляденье», – раздражённо подумала Маришка, бросив быстрый взгляд на неё.
– У тебя секунд сог'ок, – сообщила подружка, выглядывая в коридор. – Уже стг'оимся.
На завтрак они спустились – как то часто и бывало – полными противоположностями друг другу. Одна – летящей походкой, с румянцем, в опрятном платье. Другая – прихрамывая, в мятом сиротском одеянии, с пепельным лицом и волосами, наспех расчёсанными пальцами. Хотя бы нога беспокоила гораздо меньше – вероятно, работали мази служанки.
Обеденная зала располагалась двумя этажами ниже, в холодном и пахнущем сыростью восточном флигеле, перед кухней.
– О, а вот и кровавая госпожа! – завидев Маришку, прыснул Терёша. И другие младшегодки вторили ему смешками.
– Заткнитесь! – зашипела на них Настя, и мальчишки с хохотом отскочили в стороны.
Маришка сцепила зубы. В том, что новая кличка прилипнет надолго, можно было не сомневаться.
Длинный узкий стол, растянувшийся вдоль всей стены, от кушаний не ломился. На нём не было даже плохонькой скатерти, миски с похлёбкой стояли прямо на грубо выскобленной столешнице.
– М-м, знакомый супец, – протянула Ковальчик, тяжело опускаясь на скамью.
Настя стрельнула в неё укоризненным взглядом. Но Маришка этого не заметила. Глаза её уже сосредоточенно бегали по сонным и пресным лицам воспитанников. Выискивая только одно.
Володя из всех остальных, с не сошедшими на щеках полосами от жёстких простыней и подушек, выглядел наименее помятым. И его смуглая, хоть и сероватая, кожа ярко выделялась среди остальных лиц. Он сидел, склонив голову и уставившись в столешницу. Только брови его то выгибались дугой, прячась за чёлкой, то сползались к переносице в ответ на яростный шёпот склонившегося к самому его уху Александра. Плечи последнего ходили ходуном – вероятно, от усиленной жестикуляции под столом.
Маришкин взгляд, выхватив Володю из вереницы остальных воспитанников, сидящих по ту сторону стола, всё никак не хотел от него отлипать. Скользил по волосам, тонкому носу, тёмным ресницам, неровно сросшейся мочке после того, как учитель выдрал из уха серьгу. И по светлому шраму на верхней губе, задерживался на каждой черте. А в голове в тот момент не было ни одной мысли. Совсем ничего. А внутри всё стягивалось, будто трясиной.
И она не знала почему.
«