Орган геноцида

22
18
20
22
24
26
28
30

С этими словами он распахнул глаза, перед которыми сеть рисовала проверочное изображение, и никто со стороны бы не определил, куда Уильямс направил взгляд: тот просто беспокойно блуждал по палубе, а мой товарищ лыбился, как будто проглотил пилюлю.

– Необязательно так таращиться, от этого картинка не изменится, – заметил я, и у меня тоже перед глазами понеслось изображение. По грузовому отсеку на фоне молчаливого возбуждения бойцов перед высадкой растекались графики и строчки теста производительности. Дополненная реальность накладывалась на действительную.

– На панду похож. Сотри крем. – Я бросил Уильямсу полотенце.

Тот пробухтел, что у панд черные круги на белой морде, а не наоборот, но рожу при этом вытер.

Остались последние штрихи. Я под завязку обвесил разгрузочный жилет компании BHI всевозможными кармашками. Настолько, что тело между ними почти и не проглядывало. На то, чтобы проверить одно за другим каждое отделение, ушло довольно много времени.

– Начальник, давай живее. Народ уже по гробам расселся, – поторопил меня Уильямс.

Я все равно продолжил тщательную проверку и не залез в матово-черный кокон, пока не убедился, что все в порядке.

Пришел провожатый и закрыл крышки капсул.

Свет померк.

Коконы подняли. Они чуть задрожали, потом послышался щелчок фиксации. Я закрыл глаза, прислушался к кряхтению сервопривода. От низких частот тело напряглось. Я сжимал и разжимал кулаки. Затем – мощная встряска, и кокон застыл. Нас погрузили в пусковой отсек.

Вновь раздался механический скрип, а затем я услышал сквозь оболочку ветер, похожий на треск разрываемой ткани. Он становился все громче: брюхо «водоросли» раскрывалось.

– Первым летишь, Егерь-1. С богом!

И в тот же миг меня запулили вниз.

Знакомое чувство свободного падения.

Режим направленного полета.

Только в отличие от Восточной Европы, на сей раз тормозной парашют не раскрывался до самого последнего. В тот раз мы десантировали довольно далеко от вражеской базы, на сей же раз врывались к ним в строй без предварительных ласк. Если бы позволили себе такую же роскошь, как в Европе, нас бы еще на подлете изрешетили из калашей и РПГ.

В общем, парашюты не раскрывали до последнего, а потому весь не поглощенный ими импульс примут на себя внутренние системы и щупы, которые вырастут из боков капсулы. В тот же миг, когда раскрылся купол тормозной системы, мышечная масса… впрочем, о чем я, это же настоящие мышцы – высунула четыре посадочных щупа, на которые кокон крепко встал сразу по приземлении. Немного похоже, как если бы гигант, а точнее, его нижняя половина приземлилась откуда-то с большой высоты. Мне доводилось видеть высадку товарищей на тренировках, и когда я видел эти мышечные ноги, аж голова начинала кружиться от органического или даже скорее телесного ужаса. Они чем-то напоминали человека, приземлившегося на широко расставленные ноги с пружинящими коленями.

Прямо перед приземлением запустились три пулемета, установленных в районе искусственных «бедер»: они зачищают место для безопасной высадки. От бесперебойного стрекота все внутри кокона вибрировало. Я подключил капсулу к дополненной реальности, и на экран вывело число израсходованных патронов. Наружная камера передала изображение трех или четырех разорванных в клочья трупов.

Меня тряхнуло. Большую часть перегрузки поглотили компенсаторные механизмы. А в следующий миг капсула раскрылась, как банановая кожура, и от нее отделился беспилотник, конструктивно предназначенный для установления контроля над улицами.

– Егерь-1, есть контакт, – рапортовал я от своего позывного и спрятался в ближайшем здании. Вскоре приземлились остальные семеро, все в радиусе пятнадцати метров от моей капсулы. Почти сразу коконы начали разлагаться. На вражеской территории в них включался режим самоуничтожения. Электронную начинку разъедало кислотами, а искусственные мышцы, направлявшие капсулу в воздухе, изничтожали ферменты, которые до того поддерживали их работу.