Язычники

22
18
20
22
24
26
28
30

— Он дал мне выбор. Я мог бы либо спасти ее жизнь и жизнь моего ребенка, либо спасти свою собственную, и тебе лучше, черт возьми, поверить, что я сдался быстрее, чем ты могла себе представить. Ничто не могло лишить моего ребенка жизни, и я знал, что мои братья пошли бы до конца. Они воспитали бы моего сына так же, как это сделал бы я. Поэтому мой отец приказал надеть на нас шоковые ошейники, затем встал у меня за спиной и вытащил самый острый кинжал, который у него был.

Роман останавливается, его пальцы нежно касаются красного шрама, который тянется от верхней части брови, через веко и вниз к верхней части скулы.

— Я был готов умереть, но мой отец не оценил, насколько быстро я был готов пожертвовать своей жизнью ради них. Я был его солдатом, — говорит он, подражая тону своего отца. — Он вложил в меня слишком много времени и усилий, а все, что я сделал, это доказал ему, каким слабым я стал. Любить — значит быть слабым. Он бы не стал тратить мое мастерство и свою преданность делу на что-то подобное, на что-то настолько тривиальное. Так что в наказание я получил этот шрам, а она получила пулю прямо в грудь.

Из меня вырывается громкий вздох, и я в ужасе смотрю на него, мои глаза расширяются, а грудь сжимается, когда боль разрывает меня на части.

— Нет, — выдыхаю я, слезы текут по моему лицу. Не раздумывая, я бросаюсь к Роману, широко раскидывая руки, прежде чем обнять его. Моя задница падает к нему на колени, когда я утыкаюсь лицом в изгиб его шеи. — Мне так жаль, — бормочу я, мои слезы пачкают его футболку. — Я понятия не имела, что все так плохо. Мне не следовало поднимать эту тему.

С другого конца комнаты доносится тихое:

— Я предупреждал тебя, — и, если бы я не была так занята, держа Романа так, словно он был моим единственным спасением, я бы отмахнулась от Маркуса.

Роман напрягается подо мной и после короткой паузы расслабляется, его руки обвиваются вокруг моего тела, крепко прижимая меня к своей груди.

— Все в порядке, — бормочет Роман. — Тебе нужно знать, потому что, нравится тебе это или нет, ты можешь столкнуться с такой же ситуацией. Тебе нужно знать, что на самом деле значит быть здесь. Находясь рядом с нами, ты находишься прямо на линии огня. Наш отец сделал бы все, чтобы контролировать нас, держать что-то над нашими головами и заставить нас быть преданными, и когда до этого дойдет, а так и будет, он придет за тобой. Это факт. Здесь нет никаких "если". Ты должна быть готова.

Я отстраняюсь и встречаюсь с ним взглядом, уже смирившись со всем, что он только что сказал.

— Я знаю, — говорю я ему. — Это не игра для меня. Черт возьми, шрамы на моем теле должны были уже сказать тебе это. Я хочу голову вашего отца за тот ужас, который он обрушил на семьи моего города, за все невинные жизни, которым он причинил боль, за тебя и твоих братьев… за меня. Я не хочу быть слабой. Я не хочу, чтобы меня считали посмешищем. Я хочу, чтобы вся семья ДеАнджелис боялась звука моего имени так же, как они боятся вашего. Я хочу быть такой же могущественной, как Джиа Моретти, и ты сделаешь так, чтобы это произошло.

Роман наблюдает за мной, и я не сомневаюсь, что Леви и Маркус тоже внимательно наблюдают.

— Ты уверена насчет этого? — спрашивает он. — Есть большая разница между тем, чтобы быть рядом с кем-то и быть гребаным игроком высшего уровня. Ты больше никогда в жизни не будешь спать спокойно. Ты понимаешь это?

Я киваю, вспоминая тот порыв, который испытала, когда у Антонио отняли жизнь, облегчение, когда парни вышли из тени, чтобы разобраться с Дрейвеном Миллером, и неистовую радость, когда они доминировали в помещении. Я не просто хочу этого, я жажду этого. Мне это нужно. Этот мир собирается развратить меня худшими способами, но я уже слишком глубоко увязла, и теперь пути назад нет.

— Я знаю, во что ввязываюсь, — говорю я ему, прежде чем оглядываюсь на Маркуса и Леви. — Я хочу этого. Я хочу быть прямо там, с вами, ребята. Мне надоело бояться. Я хочу высоко стоять.

— Хорошо, — говорит Роман, крепче обнимая меня за талию и поднимая нас обоих на ноги. — Тогда возвращайся в тренировочный зал. У нас есть работа, которую нужно сделать.

18

Темнота окутывает “Эскалейд”, пока мы летим по городским улицам глубокой ночью.

— Куда, черт возьми, мы направляемся? — Спрашиваю я, хватаясь за поручень, когда Роман проносится над лежачим полицейским, как какой-нибудь гонщик Формулы-1.