Кровь и мёд

– Я не святой. Я женат.

– На ком же? На Луизе Ляру? Боюсь, такой девушки не существует на свете.

Мои пальцы замерли на рукояти ножа.

– А как зовут меня, maman? – Услышав это слово, она изумленно застыла. Я ощутил прилив злорадства. – Диггори, Лион, Лабелль? Может быть, мне выбрать самому? – Когда мадам Лабелль не ответила и залилась краской, беспомощно открывая и закрывая рот, я отвернулся. И продолжил вертеть в руках нож. – Человек и его имя – не одно и то же. И мне плевать, что написано на дурацкой бумажке. Я принес Лу клятву и буду ей верен. К тому же… – пробормотал я, – эти девушки смахивают на птиц.

И они – не Лу.

– Думаешь, Луиза никогда не носила перья в волосах? – Мадам Лабелль хохотнула и вновь стала прежней. – Это лебединые перья, мой милый мальчик, и мы носим их, чтобы почтить Деву. Видишь костер? В следующем месяце на Имболк селяне разожгут его, и могу тебя заверить, ровно тем же занималась Луиза каждый год с самого своего рождения.

Я с любопытством присмотрелся к девушке и к тем, кто стоял рядом с ней. Люди хлопали и топали ногами под музыку Клода, радостно крича. Пальцы их были липкими от медово-миндальных оладий. От печенья с розмарином. От булочек с семечками. Я нахмурился. На площади так и кипела жизнь. Ни следа страха и опаски.

– Они не боятся праздновать Имболк?

– Ты забрел далеко от Цезарина, мой дорогой. – Мадам Лабелль похлопала меня по колену. Я запоздало обернулся и оглядел двери всех магазинов на улице. Ни единого объявления о розыске. Я не знал, снял ли их Клод или сами селяне. – На севере давние обычаи распространены более широко, чем ты думаешь. Но не волнуйся. Твои братья слишком бестолковы, чтобы постичь истинный смысл лебединых перьев и костров.

– Они не бестолковы, – ответил я безотчетно. И тут же втянул голову в плечи, когда мадам Лабелль усмехнулась.

– Но мне ведь пришлось просветить тебя, верно? Как ты можешь осуждать свою собственную культуру, если ничего о ней не знаешь?

– Я и не хочу ничего о ней знать.

Тяжело вздохнув, мадам Лабелль закатила глаза.

– Материны титьки, ты и впрямь ведешь себя как ребенок.

Я изумленно обернулся к ней.

– Что ты сказала?

Она вздернула нос, сложив руки на коленях. Само воплощение изящества и хладнокровия.

– «Материны титьки». Это весьма распространенное ругательство в Шато. Я могла бы рассказать тебе все о том, как там живется, если бы ты соизволил наконец прочистить уши.

– Я… ничего не хочу слышать про титьки своей матери! – Чувствуя, как пылают щеки, я встал, не желая и думать о подобной картине.

– Не про мои, неблагодарный ты болван. Матери. Триединой богини. Когда женщина носит во чреве ребенка, ее грудь набухает, готовясь к кормлению…