Лайл смеряет ее тяжелым взглядом, ощущение от которого такое, будто по тебе прокатилась каменная глыба. Наконец, он кивает ей, чтобы слезла с тачки, и Адри послушно соскальзывает с крыши на багажник, продолжая улыбаться:
– Какая трагедия, с каких пор ты такая неженка?
Утробный рык Мартина доносится до всех присутствующих, и никто из них не испытывает особого желания задерживаться у машины.
– Пойдем, Роудс, – с шакальим оскалом зазывает Чарли. – Я знаю, какой замок можно взломать, только дамы – вперед.
И Адри спрыгивает с багажника пикапа, без спроса ухватившись за крепкое плечо Винса. Они вчетвером быстро удаляются в сторону бара. Мартин смотрит вслед Адрии, и если несколько месяцев назад его взгляд вызвал бы в ней яростную злость, то сейчас она лишь наслаждается этим вниманием и растягивает удовольствие, что стальной шипастой спиралью сжимает легкие до приятной боли. Она сделала его уже дважды за один вечер.
На задворках бара пахнет сыростью, а вся площадка у черного выхода усеяна бычками – как отвратительные подснежники они покрывают асфальт, проглядываясь в темноте белыми фильтрами. Рочестер не такой старомодный, чтобы сюда не пробрались новые тренды вроде электронных сигарет и прочих приблуд, просто местные жители испытывают куда больше удовольствия от горечи табака, чем от сладости химических добавок. И, размышляя об этом, Адрия впервые думает, что этот город не так ужасен, как ей казалось сначала. Возможно, во многих аспектах они друг другу соответствуют.
Чарли крутится у двери, оглядываясь:
– Давай, Винс, найди что-нибудь потяжелее, этот замок держится на соплях.
Винс вместе с Томасом оглядывают проулок, пока Чарли с Адрией пялятся друг на друга, ожидая, кто спасует первым.
Адрия настроена серьезно, и, не уступая Чарли в скверной упертости, она кивает на старый сломанный стул, что стоит в углу, заваливаясь на кирпичную кладку соседнего здания.
Чарли хмыкает:
– Годится. Шаришь, Роудс. Все-таки предкам было чему тебя научить, а?
Адрия стискивает зубы, позволяя себе на секунду оскалиться. Слова Чарли выбивают из нее воздух, попадая куда-то в район солнечного сплетения, и все внутри больно сжимается от точного удара. Она знала, что Чарли пойдет на любую провокацию, но не знала, что внутри нее к этому моменту еще останется что-то живое, чтобы так неприятно отозваться на этот выпад. Три месяца Адри шла к тому, чтобы не чувствовать ничего, и вот сейчас на задворках дурацкого бара вдруг чувствует.
Она не сразу понимает, что это за чувство.
Даже не сразу понимает, что это чувство на самом деле не связано с ее родителями, не связано с Адамом Роудсом, по стопам которого впору вламываться в чужой бар во втором часу ночи. Она не сразу осознает, что это чувство связано не с тем плохим, что объединяет ее с этим городом, а с единственно хорошим – с Амандой.
Адрия понимает это, только когда Винс уже сжимает стул для замаха, а Чарли предусмотрительно отходит в сторону. Вдруг Адрия понимает, что делает. Она не просто вламывается в бар. Она вламывается в бар, в котором работает ее тетя, под личной ответственностью которой находится каждая чертова бутылка.
Адрия отшатывается, понимая, что собирается сделать, – подставить свою тетю. Вслед за этим она понимает, что это именно то, чего добивается Чарли. Его отцу было бы плевать на три пропавшие бутылки, но Аманде аукнулась бы каждая из них, потому что найти крайнего будет не сложно. Роудсы всегда оказываются крайними.
Адрия всхлипывает, чтобы уже выкрикнуть «стой» замешкавшемуся Винсу, но ее опережают. Звон стекла взрывается в ночной тишине, заставляя всех замереть.
Когда они вчетвером бросаются к источнику звука, конечно, уже поздно. Всем им остается только с ужасом наблюдать, как Мартин Лайл с непроницаемым выражением лица отступает от окна бара, где теперь красуется дыра. Сигнализация взвывает во весь голос.
А потом они бросаются в разные стороны, и все «слабо» теряют смысл, потому что Мартин Лайл уделал их всех.