Неведомый

Рунд перекатилась на спину, и ее тут же оседлала Вельга. Глад она, будучи вне себя от гнева, отложила в сторону, но Рунд по-прежнему сжимала свое бесполезное оружие. Остаться без ничего означало проиграть. Глаз слезился, а рубцы с другой стороны болели так, будто в них вгоняли раскаленный прут. Мир двоился, и иногда Рунд мерещилось лицо отца. Ох, как бы она сейчас хотела в него плюнуть! Не будь Тита, не валялась бы она, как свинья, в грязи.

Вельга сдавила пальцами ее шею.

– Тупая сука! Вздумала всерьез сражаться со мной? Ну, давай. Давай же! – От ярости в глазах Вельги полопались сосуды, и они стали красными, безумными.

Рунд захрипела: хватка у противницы оказалась сильная. Тит исчез, растворился в мутной пелене, и на его место пришла призрачная Дацин. Старуха всегда приносила с собой запахи трав, горькие и сладкие – и клюку. Ею она стукнула Рунд по голове и зацокала языком.

– Я же тебя учила силе. И она не в руках, не в ногах. Она здесь, – скрюченным пальцем Дацин указала на свой лоб и гнусно захихикала. – Ты знаешь все, что нужно. И точно больше этой тупой девахи, только и умеющей махать руками.

Рунд мотнула головой и открыла глаз: оказалось, что хихикала Вельга. Уверенная в победе, она не обращала внимания ни на стискиваемое Рунд оружие, ни на выбившийся из-за ворота шнурок с сульдом, который свисал, покачиваясь и дразня Рунд.

Слепой бог, старые боги – все они бросили ее на растерзание людей, отказались от нее, отвернулись. Значит, и Рунд им ничего не должна.

Так же, как и отцу.

Это слово горчило на языке, и Рунд собрала слюну во рту и выплюнула его, угодив прямо на нос Вельге. Та отвлеклась, чтобы утереться рукой, и выругалась:

– Какая мерзость!

Рунд поймала болтающийся сульд и, собрав всю силу, резко дернула его на себя. Шнурок выдержал, и лицо Вельги внезапно оказалось близко-близко. Можно было рассмотреть редкие веснушки и пару прыщей на вздернутом носу. Темные глаза, доставшиеся ей от калахатской крови. Мать Вельги была шлюхой и обрадовалась, когда дочку выкупили какие-то проходимцы. Может, Вельга завидовала Рунд, а может, узнавала в ней себя? В конце концов, их обеих предали, и они обе были одиноки.

– Мерзость – это ты, – прошипела Рунд и вцепилась зубами во вражеский нос.

Вельга заверещала и попыталась оттолкнуть Рунд, но та держала крепко. Что-то хрустнуло – коротко и противно. Кровь, теплая и соленая, растеклась во рту, и, когда Рунд разжала зубы, Вельга уже лишилась куска носа. Лицо ее обагрилось, и она нелепо зажала ладонями рану. Рунд, собравшись с силами, спихнула Вельгу с себя, и та торопливо попятилась. Теперь Вельга выглядела жалкой безоружной плаксой. Ее глад так и остался лежать в грязи, омываемый дождем.

Рунд выплюнула чужую плоть и, поднявшись на ноги, двинулась за Вельгой. Ее шатало, и ноги казались чужими, набитыми старым тряпьем. Непослушными.

– Стой!

Гатру, прихрамывая, торопился к ней. Кончик меча волочился по грязи, и черная сталь тускло блестела в сумрачном дневном свете. Рунд послушно остановилась и, как только холодная рукоятка коснулась пальцев, выпустила ненужный глад. Ладонь Гатру, сухая и теплая, легла на ее плечо. Рунд даже померещилась улыбка на лице наставника, но ручаться за это она бы не стала.

– Я же ее не победила, – прошептала она, но Гатру покачал головой.

– Ты ее обезоружила. Это главное и единственное правило поединка. Остальное не имеет значения.

– Она меня просто ненавидит. С первого дня.

– Ненависть хороша только для тех, кто умеет ею правильно распоряжаться.