Неведомый

Мужчины и женщины, обряженные в длинные льняные сорочки, стояли друг за другом. В их глазах не было страха – ничего, что привык видеть Тит. Когда его семья умирала, они боялись – все до единого. Руки Тита задрожали, и он сжал пальцы в кулаки. Сложно видеть смерть так близко, но еще сложнее – верить, что это не конец, а начало нового пути.

– Мы умираем, чтобы родиться вновь, – пояснил ему Норвол, но Тит так и не смог это принять. Ему хотелось думать, что однажды он умрет раз и навсегда.

Сломает колесо.

Огромные костры, выше человеческого роста, выбрасывали в воздух сотни искр, и жар от огня целовал Тита в обе щеки, как свое дитя. Хихикая, вокруг него носились девушки, и подолы их платьев вздымались от легкого вечернего ветра. Его губ касалось чужое горячее дыхание, и Тит был живым настолько, насколько это возможно.

«Мы умираем, чтобы родиться вновь».

Тит моргнул, и пламя померкло, сменившись сизым предвечерним светом. Что-то мокрое коснулось его щеки. Поздний снег. Здесь, в Шегеше, он был обычным весенним явлением. Редкие засохшие листья трепетали на лысых ветвях кустарников, по которым, недовольно чирикая, прыгали воробьи. Небо ровного серого цвета утекало на восток, откуда из-за лесной полосы с любопытством выглядывала гора – макушка Великана Бальда.

Из подлеска, оглушительно каркая, вырвалась стая ворон. Птицы закружились, выписывая в воздухе невообразимые петли, и двинулись в сторону свежевспаханных полей. Пахло весной – и дымом. Горели костры – но костры другие. Калахат действительно не радовал праздниками, а богиня Ядра была скупа на веселье. Не говоря уже о Слепом боге, который брал много, а взамен не давал ничего.

– Готово, милорд. Мы собрали всех: мужчин и женщин, детей и стариков. Ждут только вас. – Капитан гвардии Тэрви появился так внезапно, что Тит, вздрогнув, пролил вино себе на грудь. Подбородки Тэрви встревоженно тряслись, он постоянно озирался, как будто готовился увидеть Дамадара, выскакивающего из придорожных зарослей. – По вашему приказу пятеро отправились на разведку. В деревне тихо.

Тит с неохотой оторвался от бурдюка, с трудом подавил отрыжку и вздохнул. Совы, одно из самых дальних поселений, когда-то входило в его воеводство. Все эти годы он старался объезжать его стороной, отправляя вместо себя то яграта, то наместника. Но судьба оказалась злее и все же привела его сюда. Возможно, здесь еще жили люди, которые знали молодого воеводу Дагу, храброго и смешливого. Но лучше бы, конечно, у них у всех отшибло память. Сейчас, сгорбившийся, полупьяный и заросший косматой бородой, Тит показался бы им именно тем, кого они так боялись.

От волнения Тит не спал двое суток перехода. Хотел, но не мог. Пытался напиться до потери сознания, но разум отказывал даже в этой милости. Гвардейцы с неодобрением и насмешкой смотрели, как их лорд топит себя в вине. В каждом взгляде Титу чудился упрек. И он понимал, что заслужил его сполна. «Да и хрен с вами».

Шегеш расцвел при воронах – сердце языческого края билось мощно. Но при короле Абнере превратился в захудалую королевскую провинцию. Многие поля поросли ковылем и кустарниками, обгоревшие, покрытые мхом и дерном дома укоризненно провожали их взглядами косых окон, забранных бычьими пузырями. Покинутые хижины врастали в землю – или это земля затягивала их в свое лоно. Здесь обитали призраки. Тит слышал, как они ходили неподалеку от разожженного костра и ждали, пока он выйдет из освещенного круга. Когда переполненный мочевой пузырь заставлял его отойти в кусты, Тит покрывался холодным липким потом.

У многих из призраков были зеленые глаза.

«Какая же я тварь».

– Что ж, раньше начнем, раньше умрем, – усмехнулся Тит и кивнул на гнездящиеся у подлеска дома. – Веди нас.

Яграт последовал за ними – всю дорогу до Сов он перемежал молитву с молчанием, и Тит не знал, чего от него ожидать. Последнее королевское письмо явно указывало на гнев Абнера, и Тит даже порадовался, что в кои-то веки недовольство короны направлено не на него. «Твоя дочь едет. Я направил ее домой, как и обещал». Обещал, конечно же. Абнер сдержал свое слово, правда, легче от этого не стало. Тит напился прямо перед отъездом, да так, что все тело трясло. Поэтому гвардейцев для похода в глушь Джерди отбирал без него. Протрезвев, Тит решил: будь что будет. Рунд или примет его, или возненавидит – но сам он был рад уже тому, что девочка осталась жива. Иногда он сомневался, что когда-нибудь снова ее увидит. Но теперь – теперь надежда вернулась.

«Все будет хорошо. И, может быть, мы доживем до рассвета».

В загонах блеяли овцы, петух с общипанным хвостом взлетел на косой плетень и возмущенно закукарекал. Жалкая кучка крестьян молча стояла посреди единственной улицы и наблюдала за их приближением десятками глаз. Вдоль ухабистой дороги тянулись развалины, с трудом называемые домами. Покосившиеся заборы, тощие птицы и лачуги, созданные для выживания – не для жизни. На празднике Лигуры воздух был напоен летним солнцем, ароматами цветов и жареного мяса. И смотрели на него иначе, с радостью и симпатией. Здесь Тит впервые познал женскую любовь. И здесь получил свое звание, которое впоследствии опозорил.

Теперь людские лица кривились от ненависти и страха. Стяг с золотой рысью обмахрившейся тряпкой свисал с древка в руке Винке. И все же на полотнище обращали даже больше внимания, чем на самого Тита. Взглянув на стариков, он понял, что память, вопреки его надеждам, все сохранила. Дикие люди. Чудной народ.

Остановившись перед ними, Тит почувствовал себя преступником перед обвинителями. Никто его не приветствовал. Насупившись или опустив взгляды, люди молча стояли и даже не двигались. Покорные, несвободные. Тита затошнило, и он с трудом проглотил горькую вязкую слюну.

– Нам стало известно, что в этих краях промышляют мародеры. Соседнюю деревню уже ограбили, увезли все припасы и увели коней. Люди тоже исчезли, и мы не знаем, что с ними сталось, – солгал Тит. – Поля выжжены. Вода отравлена. Мы пришли, чтобы поймать и наказать грабителей. Вы на своей земле, и вас никто не обидит. Мы… – Голос Тита сорвался, и он поспешил откашляться. – Мы вернули вам право жить наравне с другими людьми. И никто у вас это право не отнимет.