Дорогой враг

— У тебя сегодня сильные боли?

Поскольку она уже отчитала меня за то, что я отрицаю тот факт, что мне больно, то решаю ответить честно.

— Да.

Напевая, она принимается за латте с куркумой. Я не знаю, насколько он правда уменьшает боль, тем не менее это успокаивает, и она готовит его специально для меня. Я принимаю чашку и обхватываю ее пальцами, согреваясь.

Открыв блокнот, Делайла читает текст со множеством пометок. Он в кожаном переплете, очень похож на мой, хотя ее потрепанный и забрызганный различными пищевыми и масляными пятнами. Она делает на полях пометку рядом с одним из рецептов, затем замечает, что я наблюдаю за ней.

— Моя книга рецептов. — Она закрывает ее. — В самом начале нас учат записывать все мысли. Память может подвести. Но я также использую ее для совершенствования рецептов или создания новых.

Ее тонкая рука, такая же измученная, как и книга, бережно лежит на обложке. Она смотрит на меня с опаской, будто я собираюсь над ней пошутить. Меня задевает то, что из-за моих прошлых действий ее доверие ко мне сейчас настолько шаткое. Поэтому я показываю ей единственное, что могу, — свою уязвимость.

— Я тоже веду дневник. — Делаю глоток латте. — Не рецептов, конечно. Но делаю там заметки о своих ролях. Или о том, что произошло на съемочной площадке, чтобы вспомнить об этом в старости.

Ее глаза цвета ирисок расширяются.

— Правда?

— Это так удивляет?

Она моргает, слегка мотая головой.

— Да. Нет. То есть не знаю. Наверное, я просто не могу представить, чтобы ты тратил время на все эти записи.

— Я записываю все важное для себя. — Пожав плечами, снова беру чашку. — И сейчас тоже. В подростковые годы я бы не осмелился. Ничто в моей комнате не было застраховано от чужих рук.

Делайла приоткрывает губы от удивления. Что ж, вряд ли она представляет, сколько ограничений у меня было в детстве. По мне прокатывается давно забытое неприятное ощущение, ужасающее и зудящее, облаченное в траурную одежду. Я избавился от него в далеком прошлом, и все же есть воспоминания, которые никуда от нас не уйдут, как бы сильно мы ни старались о них забыть.

— Я начал писать после старшей школы. — После первого письма тебе. Меня пронзает еще один укол сожаления. Я не упоминал об этом проклятом письме. У меня есть некоторая гордость. — Это помогает мне собраться с мыслями.

Делайла медленно кивает, все еще смотря широко раскрытыми глазами на меня.

— Это верно, — говорит она после неловкой паузы. Складывается такое чувство, что она удивлена тем, что у нас есть что-то общее. А я нет. Даже когда рядом с Делайлой мне хотелось из кожи вон лезть, лишь бы спрятаться от ее осуждающих глаз, я знал, что мы выкованы из одного железа.

— Почему ты стала шеф-поваром?

Она заметно вздрагивает от вопроса, явно не ожидая его. Делайла медленно и плавно обводит ладонью кожаный корешок дневника.