Мише снился совершенно идиотский сон. Снилось, что квартира теперь находится возле речного порта, и жизнь стала буквально невыносимой из-за шума: суда, которые пришвартовываются в Быстрорецке, непрестанно гудят и гудят. Миша закрывал окна, искал по комнатам беруши, чтобы не слышать трубного звука, но тот только становился громче. А потом появилась Леля и принялась ругаться, при этом тряся его за плечо.
– Просыпайся, Миша! Миш! – услышал он, и сонный морок стал постепенно рассеиваться.
Миша вынырнул на поверхность и обнаружил себя в собственной спальне. Гудение не прекращалось, но к речному транспорту отношения не имело: это надрывался стоящий на виброзвонке сотовый.
Взволнованная Леля совала ему трубку и просила ответить. И да, она действительно трясла его за плечо, стараясь разбудить.
Накануне был тяжелый день: похороны Семена Ефремовича. Все было на Мише: забрать готовое к погребению тело из морга, организовать прощание, отпевание, поминальный обед. Племянник Леня, хитроватого вида мужчина лет сорока, прибывший на похороны с женой, во всем искал подвох, боялся, что Миша станет просить вернуть ему деньги, потраченные на погребение Семена Ефремовича, или, хуже того, вздумает претендовать на наследство.
В квартире, накануне погребения, он всюду ходил за Мишей по пятам, выражая недовольство тем, что у Михаила есть ключи от его будущей собственности (которую он уже считал своей).
В конце концов Мише это надоело, он решил прояснить ситуацию, прямо сказав, что денег с наследника не возьмет: достойно проводить в последний путь человека, которого он считал близким другом, – это его долг. Никаких имущественных притязаний у него нет, козырного туза в рукаве (вроде написанного незадолго до смерти завещания) – тоже.
– Семен Ефремович хотел, чтобы я забрал его книги и бумаги. Он написал соответствующее распоряжение и вам говорил об этом, верно?
– Верно. – Похоже, Леня испытывал неловкость из-за Мишиной откровенности.
– Поэтому архивы и книги я вывезу, ключи вам верну и больше мы с вами никогда не увидимся.
Леня мелко покивал, сказал, что книжные полки тоже можно забрать, они тут без надобности, а выступившая из-за его спины супружница заявила, что желательно бы Мише сделать это как можно скорее. Прямо вот завтра же.
Михаил не стал спорить, подумав лишь, как у такого замечательного человека могли оказаться столь малоприятные родственники, и нашел грузчиков, которые приехали, упаковали книги в коробки, разобрали полки и вывезли все это из квартиры старого ученого.
Так что после погребения и поминок, вместо того чтобы поехать домой, предаться скорби, Мише пришлось заниматься перевозкой книг (на первое время они отправились на специально арендованный склад).
Домой он вернулся после шести вечера, расстроенный и уставший. Леля приготовила ужин, и они вместе выпили за помин души хорошего человека. Потом Миша выпил еще. И еще. В общем, количество выпитого оказалось слишком большим. Миша редко употреблял так много спиртного, поэтому дальнейшее помнил плохо и провалился в тяжелый алкогольный сон, как в яму.
А уже в два часа ночи его, не отошедшего от похорон и переживаний, лишь слегка протрезвевшего, разбудил звонок.
– Кто там еще? – простонал Миша, прижимая ладонь ко лбу.
Голова болела немилосердно, подташнивало, затылок ломило, к тому же горло казалось выстланным наждачной бумагой: глотать было трудно, страшно хотелось пить.
– Дядя Саф, – коротко ответила Леля, и Миша сразу проснулся.
Лелино лицо в свете ночника казалось серовато-бледным и словно бы чужим. Она прикусила губу и смотрела на мужа одновременно испуганно и сердито.
– Да, – сипло сказал Миша и откашлялся.