Один из полицейских, осматривая комнату, обнаружил ее, отодвинув занавеску. Убийца, который, должно быть, обладал нездоровым чувством юмора, водрузил голову жертвы на широкий подоконник рядом с горшками цветов и повернул лицом к остаткам стекла. Теперь невидящие глаза Сафронова взирали на воды реки Быстрой, что извивающейся темной змеей ползла вдоль домов и улиц; на огромный город, который он много лет защищал от нелюдей и преступников.
Один из них расправился с ним этой ночью, убил с запредельной, ирреальной жестокостью, – и Миша был уверен, что знает, кто это сделал.
Часть вторая
Глава первая
Степан не спал, лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что творилось за стенами дома. Ильин день – ничего необычного. Грозный Илия-пророк катит на своей колеснице по небу, а тут, на грешной земле – самая неспокойная ночь в году: гром, молнии, дождь льет стеной и сбивает с ног.
Это бабушка, когда была жива, говорила про пророка – и маленький Степка верил. Бабушки нет уже давно, веры в ее россказни – тоже. Но то, что эта ночь – особая, грозовая, от веры не зависит. Ночь именно такая каждый год. Правда, в этом году творится что-то совсем уж несусветное.
Небо то и дело озарялось белесым, мертвым светом – и это серебряное свечение пугало. Но пугало все же меньше того удара, который следовал через мгновение: казалось, что с неба, расколотого молнией, обрушивается на землю кулак, готовится раздавить, в крошку размолоть все, что попадется.
Дождь лил остервенело, словно надеялся смыть жалкие домишки в реку. Ветер набирал полные пригоршни воды и яростно швырял в окна. Деревушка стояла на высоком берегу, спины домов прижимались к лесу, а чтобы попасть к причалу, нужно было спуститься по деревянным ступеням. Но все же вода была близко, и Степану казалось, что Быстрая ревет от злости, бросаясь на берег, как бешеное голодное животное, стараясь вырваться из тесного русла и затопить все кругом.
Быстрая – мать, но в то же время и мачеха. Река кормила, но она же и убивала, об этом никогда нельзя забывать, нельзя полностью доверять ей. Так часто говорил отец, пока был жив, и сейчас слова эти звучали особенно убедительно. Степан все ждал, когда темные от гнева волны хлынут в двери и окна, сметут стены, заберут их с дедом и всех соседей на прокорм рыбам.
Дед тоже не спал, ворочался в своем углу – да и как заснешь? Крестился от каждого удара, шептал молитвы, просил Божьего заступничества.
– Страсть какая, – бормотал он. – Надо же, разгулялось.
Наверное, и соседи не спали, молились. А Степан думал, хорошо, что такая ночь бывает только раз в году и уже завтра все будет хорошо.
Как потом выяснилось, он ошибался – ночи сделались одна другой хуже, и не в грозе было дело, и не пророк Илия гневался на жителей крошечной рыбацкой деревушки, а другие силы, куда более зловещие. Темные.
Названия у их деревни не было, а дворов было всего-то пять. Жили тут Степан с дедом, Никодим с женой Лукерьей или попросту Лушкой, два брата – Петр и Антип с семьями. Петрова жена была плодовитой, принесла ему четверых сыновей и двух дочек, и все они были похожи, как горошины в стручке: верткие, костлявые, с жесткими черными волосами и коричневыми веснушками на загорелых лицах.
У Антипа была всего одна дочь – Анюта, и думать о ней без замирания сердца Степан не мог.
В пятом доме жил Савва. Изба его стояла особняком, как будто отбежала от остальных подальше, чтобы не тревожили, да еще и отвернулась ото всех, спряталась за высоким забором.
В отличие от других жителей деревни, Савва рыбу ловил редко, зато если уж рыбачил, то сети преподносили ему такой улов, что остальным оставалось только бороды грызть от зависти. На городском рынке его рыбу покупали, не торгуясь, по любой цене, какую он назначит, но торговал он нечасто, а в последнее время все реже.
– У него и без того деньжата водятся, – говорил Антип. – Зачем ему кости в воде студить?
– А хотел бы, всю рыбу из Быстрой выловил бы, – вторил его брат.
Наверное, оба были правы. Все знали, что Савва – колдун. Самый настоящий.