Вернувшиеся

Особенно лютовал, когда пил, а делал он это не раз в неделю и не два. В голове у него в такие минуты повисал багровый плотный туман, и Лушка виделась в этом тумане врагом, средоточием всех бед. Никодим бил ее вдумчиво, с расстановкой, не зная жалости, так что Лушка постоянно ходила в синяках.

В деревне Никодима не особенно любили, но и за Лушку не заступались: муж может жене урок преподать, кто его осудит? Зачем в чужие семейные дела соваться? Лушка и сама это понимала, не жаловалась, только в особо тяжкие минуты просила, чтоб уж не до смерти.

Прощения за свои зверства Никодим не просил. Но однажды избил Лушку, когда она была на сносях. Ребенка выкинула прямо там, на полу, куда швырнул ее муж: младенец вытек из чрева вместе с кровью.

Колдун Савва, которого Никодим позвал, испугавшись того, что натворил, сказал, детей у Лушки больше не будет. Их и не было, и за это, точно позабыв, кто тому виной, Никодим (не успела она оправиться) охаживал жену тоже.

Пару лет назад Никодим слег: одолела какая-то нутряная хворь, и тот же Савва сказал, что пить горькую ему нельзя, если хочет еще пожить. Лушка, которая преданно выхаживала мужа, втихую порадовалась этому: авось угомонится, по трезвости-то Никодим редко на нее руку поднимал.

Так и вышло. Пьяным Быка с той поры не видели, синяки наконец-то сошли с Лушкиного лица, жену Никодим стал колотить реже и без прежнего усердия.

Лушка, хоть и попривыкла немного к относительно спокойной жизни, все равно была настороже и ждала замаха, даже ходила, слегка пригнувшись, втянув голову в плечи. И не зря.

С Никодимом творилось непонятное. Нехорошее. Началось все примерно месяц назад, когда он раз за разом возвращался с реки мрачнее тучи: улов был совсем скудный. Такое бывало и раньше. Когда живешь ловлей, нельзя быть полностью уверенным, что рыбы или дичи всегда будет в достатке. Но все всегда налаживалось, нужно было только пережить непростые времена.

Другие рыбаки тоже боялись: голод и нищета – что может быть страшнее? Но Никодим с каждым днем становился все более раздражительным, и Лушка боялась, как бы он не взялся за старое.

Так и случилось два дня назад. Из города Никодим приехал пьяный. Ездил не один, с Петром и Антипом. Продали то, что было, а потом, видать, заехали в трактир, потому что вернулись поздно.

Лушка поняла, что муж во хмелю, еще до того, как почуяла знакомый кислый запах. По мерклому взгляду покрасневших глаз поняла, по опустившимся вниз уголкам губ. Поняла, ни словом не упрекнула (знала, что себе дороже обойдется) и стала покорно ждать, когда супружнику придет охота почесать кулаки.

Но Никодим удивил. Не разуваясь, сел к столу и долго сидел, уставившись перед собой, что-то бормоча время от времени. А после тут же за столом и заснул.

Разразившейся грозы не слышал: храпел спьяну так, что временами перекрывал громовые раскаты. Лушке было не до сна. Скорчившись в постели, она зажмуривалась и крестилась всякий раз, как вспышка молнии освещала комнату, сжималась в комок, принималась творить молитву, но так до конца ни одну дочитать и не смогла. Грозы она боялась с детства, и с возрастом страх не прошел.

А вдобавок среди ночи Лушка услышала еще какой-то звук. Не то зверь лесной выл, не то человек плакал. Впрочем, она решила, что ей показалось: гремело кругом, грохотало, еще и Никодим храпел.

На следующий день муж на реку не пошел: тяжко было. Лежал, лечился квасом, только помогало мало. Рвало его так, что чуть наизнанку не выворачивало, лицо осунулось и побледнело, как снятое молоко, белки глаз стали желтыми, а под ребрами с правой стороны вздулось.

Лушка хлопотала, стремилась угодить, приносила то одеяло потеплее, то прохладную тряпку на лоб, но муж гнал ее от себя, ругался. Так и день прошел. А ночью…

Думала Лукерья, что предыдущая ночь страшной была, но, как оказалось, ошиблась. Вчера-то природа злилась, могущество свое показывала, бушевала. А на этот раз что за силы проснулись, не понять.

Постелила себе Лушка на лавке, в кровать муж не пустил: когда хворал, рядом ее не терпел, говорил, тесно ему, душно. С вечера Лушка заснула, но среди ночи Никодим поднял ее. Вернее, будить не хотел, она сама глаза открыла, услыхав его голос. Проснувшись, увидела, что муж стоит возле окна и что-то высматривает на улице. Подумала было окликнуть его, но он сам обернулся и сказал:

– Видишь это?

«Что?» – хотела спросить Лушка, но жизнь с Никодимом приучила ее не задавать лишних вопросов. Она тихо встала и подошла к мужу, уставилась в окошко.