Завоевания в Центральной и Южной Америке XV—XIX веков. Под властью испанской короны

Все это было обычной теорией для XVIII века. Большинство правителей того времени следовали идеалу правления, которое должно было быть рационально спланированным, последовательным, хорошим и авторитарным. Этот идеал был недостижимым в любой законченной форме в условиях XVIII века, особенно в Америке, но министры Карла старательно следовали ему и даже добивались некоторых успехов. В метрополии, как мы уже видели, Филипп V в 1714 году создал четыре министерства, включая министерство морских дел и Индий. Это министерство должно было взять на себя бо́льшую часть работы старого Совета по делам Индий, однако оставляя в неприкосновенности юрисдикцию Совета как высшего апелляционного суда. Функции министерств и отношения между ними и Советами, однако, были точно определены лишь после 1763 года. Карл III, совещаясь с министрами по отдельности, как и должно, дал сильный импульс специализации департаментов. В то же время сами министры при первой встрече неофициально попытались координировать деятельность своих департаментов посредством комитета, или junta. Флоридабланка (1728–1808), будучи первым министром с 1777 по 1792 год, поощрял своих коллег-министров встречаться чаще и более регулярно. Он также внушал королю, что junta необходимо дать официальный постоянный статус и разработать правила, регулирующие порядок проведения ее заседаний. Это было сделано в исчерпывающем и тщательно составленном указе в 1787 году. Вместо сети Советов с плохо прописанными и перекрывающимися юрисдикциями в Испании теперь был кабинет, состоявший из министров департаментов, коллективно подотчетный королю. Повышение эффективности деятельности министерства по делам Индий, особенно вместе с появлением junta, все больше и больше лишало Совет по делам Индий работы, включая судебную. Совет продержался до XIX века, но после 1787 года с ним совещались лишь формально и редко. Вместо медленно поворачивающегося совещательного органа, который обычно действовал только при консультации или обращении, колониям теперь приходилось принимать в расчет одного облеченного властью министра, находящегося в тесном контакте с королем, обладавшего полномочиями инициировать политику и руководить ее осуществлением.

Чтобы политика министра была эффективна в Индиях, для начала было необходимо перегруппировать и разукрупнить для удобства управления с географической точки зрения территориальные единицы, изначально сформированные с учетом опасности открытия и завоевания. Гротескное расползшееся вице-королевство Перу, пересеченное огромными горными хребтами, было урезано в 1739 году благодаря созданию вице-королевства Новая Гранада. В 1776 году еще одно вице-королевство в Южной Америке было отделено от Лимы – Ла-Плата со столицей в Буэнос-Айресе. По своему происхождению новое вице-королевство было временным, созданным специально для удовлетворения военных нужд. Устье реки было не только удобным маршрутом для контрабанды; оно было уязвимо для иностранной агрессии. В 1771 году англичане разместили на Фолклендских островах гарнизон, бросая вызов горячим протестам испанцев. С этой удаленной базы они могли охотиться за кораблями, направляющимися в Тихий океан, или так же эффективно угрожать Буэнос-Айресу и торговому пути в Верхнее Перу. Но что было еще серьезнее, португальцы, стремясь на юг Бразилии, могли использовать свое самое южное поселение Сакраменто как базу, с которой можно было перехватывать корабли, идущие вверх по реке; считалось, что они планируют напасть на Монтевидео. Так как в 1776 году внимание Великобритании было обращено на Северную Америку, испанское правительство приняло решение начать крупномасштабную морскую и сухопутную военную экспедицию против португальских крепостей в этом регионе, чтобы установить свой полный контроль над обоими берегами устья реки. Для обеспечения политической и экономической базы этой экспедиции ее главнокомандующий временно стал вице-королем провинций Ла-Платы, которые с этой целью были расширены. Экспедиция была успешной, как и новое вице-королевство. К 1777 году обрадованные торговцы из Буэнос-Айреса обратились с просьбой к вице-королю-главнокомандующему продлить границу на юг, основать там audiencia и университет и разрешить постройку доков. Вице-король, со своей стороны, оказался таким же талантливым при разрешении экономического конфликта, как и на войне. В тот же год он ввел эмбарго – якобы чтобы помешать мошенничеству – на перевозку серебряных слитков из Верхнего в Нижнее Перу. Вековая борьба Буэнос-Айреса и Лимы наконец закончилась. Буэнос-Айрес на своей «серебряной реке» стал главным рынком сбыта сокровищ Потоси. Провинции Ла-Платы гораздо лучше управлялись из Буэнос-Айреса, чем раньше из далекой Лимы. То, что начиналось как военная импровизация, стало постоянной административной единицей и неизменным бастионом обороны.

Важно, что новое вице-королевство с его быстро растущей экономикой и буйным ковбойским населением стало регионом, выбранным для внедрения нового важного административного аппарата – intendencia. До Карла III главным административным недостатком в каждом вице-королевстве была пропасть, разделявшая вице-королевский суд и населенные пункты. Вице-король управлял, советуясь с судьями audiencia, для которых политическая и административная работа была второстепенной после судейских обязанностей; он осуществлял формальный надзор за чиновниками казначейства, которые составляли отдельную категорию служащих, пользовался услугами секретариата, который в течение XVIII века стал делиться на департаменты и сильно разросся численно. За исключением редких приездов окружных oidores центрам вице-королевской власти недоставало прямой связи с администрацией округов – corregidores и alcaldes mayores, которые в основном были местными жителями, работавшими в маленьких округах за небольшую плату и бо́льшую часть своих доходов получавшими в виде вознаграждений, льгот и привилегий или в результате поборов, особенно при пользовавшемся дурной славой repartimiento (распределение) товаров среди индейцев. Виновата была система, а не вице-короли. В годы своего правления (1759–1788) Карл III назначал на эти высокие должности особенно талантливых и добросовестных людей, но ни один вице-король не мог управлять последовательно и эффективно, пользуясь административной системой, которая, кроме судов и казначейства, состояла из ряда мелких местных деспотий, заинтересованных в основном в навязывании индейцам европейских товаров, которые они не хотели и не могли позволить себе покупать. К 1780-м годам эта бесплановая система управления была в Индиях заменена на intendencias. Интендант был провинциальным руководителем с общими надзорными полномочиями над всеми основными подразделениями управления (общественный порядок, общественные работы, финансы, экономическое регулирование, оборона). Такие должности появились в Испании при Филиппе V как имитация системы, уже действовавшей во Франции. Одним из итогов visita Хосе де Гальвеса в Новую Испанию были рекомендация назначать в Индиях интендантов и предложение отменить corregimientos и alcaldías mayores. Вместо них власть каждого интенданта в каждом индейском городе в его провинции должен был представлять subdelegado, ответственный за главные causas – объекты управления: финансы, оборону, общественный порядок и правосудие. В испанских городах с официальными муниципальными корпорациями alcaldes ordinarios должны были быть сохранены, а расширенными полномочиями должны были быть облечены cabildos (городские советы). Надзор за ними должны были осуществлять subdelegados с более ограниченными полномочиями. Кандидатуры всех subdelegados должен был предлагать интендант, а официально назначать их – вице-король.

Они должны были получать жалованье; старая система льгот и побочных доходов, особенно repartimiento de comercio, должна была быть упразднена. От них требовалось иметь чисто испанское происхождение, чтобы удовлетворительно исполнять свои обязанности и работать под прямым руководством интендантов.

В 1782 году после своего назначения на пост министра по делам Индий Гальвес поделил вице-королевство Ла-Плата на 8 интендантств. Интенданты назначали subdelegados с полными полномочиями как в испанских, так и индейских городах, а subdelegados назначали своих заместителей в удаленных районах. Оба эти нововведения были впоследствии одобрены. Аналогичная организация административных районов была проведена в Перу в 1784 году. В Новой Испании в 1786 году около 200 corregimientos были упразднены и заменены 12 интендантствами, имевшими соответствующие подразделения. В том же году вышло предписание для интендантов объемом около 400 страниц, которое включало административный кодекс для всех колоний, который с некоторыми мелкими изменениями оставался в силе до развала империи. К 1790 году, за исключением приграничных провинций, управляемых военными комендантами, во всех Индиях было общепринятое подразделение на интендантства. Впервые в империи появились рациональная система территориального деления и централизованно назначаемая административная гражданская служба. Интенданты не были ни магнатами, как вице-короли, ни искателями должностей, как большинство corregidores; это были профессиональные управленцы. Некоторые из них были набраны из служащих секретариатов вице-королей, другие – из администрации казначейства либо в Испании, либо в Индиях, многие пришли из армии. Их назначение исходило из Мадрида, и почти все они были испанцами с Пиренейского полуострова. В целом это были хорошо отобранные, многие из них – умные, активные и честные люди. Более того, по крайней мере в финансовых вопросах они были почти совершенно независимы от вице-королей с их жадным окружением, так как апелляции на решения интендантов шли в Junta superior de Real Hacienda, в которой вице-король имел только один голос и которая, таким образом, прочно стояла во главе финансовой администрации в каждом вице-королевстве. Осуществляя свои широкие и полунезависимые полномочия, интенданты добились значительного сокращения административного аппарата, совершенствования финансового контроля и сбора доходов и заметного прогресса – хотя и не полного успеха – в прекращении злоупотреблений, таких как repartimiento, товаров индейцам и mita – системы принудительного труда. Они побуждали муниципальные советы, многие их которых годами пребывали в оцепенении, к возобновлению общественных работ и активизации местного управления вообще. Их от всего сердца ненавидели во всех уголках Индий.

Карта 8. Испанская империя в Америке в конце XVIII века

И экономические, и административные реформы, проведенные в Индиях при Карле III, имели своей целью увеличить королевские доходы; одной из главных целей, на которые должны были пойти эти доходы, была защита империи. Любопытно, что Испанские Индии, по общему мнению такие богатые, являвшиеся объектами такой зависти и столь неоднократно подвергавшиеся нападениям, до Семилетней войны не имели постоянной армии. Действительно, военно-морской обороне, обеспечению военных конвоев кораблями и патрулирующим эскадрам всегда отдавалось приоритетное место в порядке финансирования. Восстановление «линейного» флота – главная забота многих талантливейших министров XVIII века – было предпринято главным образом для того, чтобы защищать Индии, не надеясь на Францию. С другой стороны, сухопутные силы не принимались в расчет. Стародавняя практика призывать encomenderos со своими людьми ненадолго пережила XVI век и упадок системы encomienda. В XVII веке ключевые города, такие как Гавана и Картахена, обзавелись военными гарнизонами, а вице-короли – личной охраной из алебардистов; но в экстренных случаях – при восстаниях индейцев или нападениях иностранных пиратов – приходилось собирать местные вооруженные силы и платить им. В XVIII веке начался медленный, но неуклонный процесс милитаризации. Небольшая пограничная армия была создана в Чили, несколько гарнизонов появились в Мексике, вице-королевских алебардистов сменили пехотные роты – compaňías de palacio, а в главных городах торговые сообщества или иногда gremios – гильдии ремесленников формировали и содержали частные местные народные ополчения, обычно плохо вооруженные и плохо обученные. Вступление Испании в Семилетнюю войну и последующая опасность нападения Англии, подчеркнутая падением Гаваны, убедили правительство в необходимости иметь в Индиях более постоянную армию. Такая армия была спешно организована в 1762 году и продолжала существовать и после окончания войны. Изначально в нее входили и колониальные рекруты, и профессиональные полки, присланные из Испании, но в мирное время она формировалась главным образом за счет принудительной вербовки местных жителей на военную службу. В Новой Испании во времена Карла III армия обычно насчитывала 6 тысяч человек: 4 линейных полка, 2 драгунских полка, артиллерийская бригада и инженерная рота. В Гаване обычно стоял целый полк. В добавление к этой профессиональной армии было создано постоянное народное ополчение, которое в Новой Испании насчитывало 20 тысяч человек, поделенных на батальоны по провинциям. Ополченцев набирали в основном из креолов и метисов; индейцы были, по крайней мере теоретически, освобождены от мобилизации. Большинство офицеров были видными местными креолами, землевладельцами, владельцами рудников и тому подобное, которые покупали себе офицерский чин. В Южной Америке вооруженные силы – как регулярные, так и территориальные – были меньше, но каждый вице-король имел в своем распоряжении какие-то вооруженные силы. Армия оказывала влияние не только на обороноспособность колонии, но и через офицеров-креолов на колониальный общественный порядок, так как профессиональные и территориальные офицеры претендовали – и им его предоставляли – на привилегированное положение: юридическое, общественное и экономическое.

Армия возникла возле церкви – на самом деле она в какой-то степени и заменила церковь в качестве опоры и поддержки гражданской администрации. Во времена Габсбургов подчинение закону и королевской воле обеспечивалось в крайнем случае и путем убеждения со стороны церкви и путем принуждения посредством нецерковных санкций. Королевская администрация тоже во многом полагалась на советников и чиновников, набранных из числа священнослужителей. Масштабная реорганизация колониальной жизни в XVIII веке радикально изменила эту модель поддержки. Королевская администрация стала все меньше и меньше полагаться на церковь, при этом все жестче ее контролируя через Patronato. Иногда корона вступала в серьезные публичные конфликты с церковью, такие как, например, ее ссора с иезуитами в 1767 году. Одним из проступков (или так называемых проступков) ордена иезуитов был его протест против возвращения колонии Сакраменто Португалии по мирному договору 1763 года. Против иезуитов было выдвинуто абсурдное обвинение в том, что они стремились создать независимое королевство из парагвайских миссий. Иезуиты были оттуда изгнаны, и огромные площади обработанной земли снова заросли кустарником. Вместо того чтобы опираться на церковь, правительство Бурбонов обратилось к армии; чиновников все чаще и чаще набирали из числа военных. Привилегированному общественному положению и политическому влиянию, полученным таким образом военными, суждено было укрепиться приблизительно спустя одно поколение в гражданской войне.

Эффективность администрации редко вызывает восхищение в колониальных обществах, особенно когда ее проявляют чиновники из метрополии. Колониальная администрация более поздних Бурбонов, надо сказать, не была исключительно эффективной по европейским меркам того времени. Во многих случаях, особенно на низших уровнях, она оставалась продажной и небрежной, какой всегда и была. Тем не менее она была более эффективной, более централизованной, чем любое правительство, которое когда-либо было в Индиях; а люди, стоявшие во главе нее и извлекавшие для себя из своей работы в ней средства к существованию, были по происхождению – по политическим соображениям – почти все испанцами с Пиренейского полуострова. То отчуждение между испанцами и американцами, которое существовало уже давно, но которое благодаря деловитости Бурбонов усилилось, теперь требует изучения.

Часть пятая. Распад Империи

Глава 17. Испанцы и американцы

Испанские Индии в конце XVIII века – если верить такому проницательному и скрупулезному исследователю, как Гумбольдт, – представляли собой впечатляющую картину процветания, стабильности и порядка. Можно предположить, что колониальное общество – по крайней мере, европейские и европеизированные группы населения, которые формировали самую влиятельную и ясно выражающую свои мысли его часть, имели веские причины для лояльности и удовлетворенности. Население, производительность и торговля – все росло, и если большая часть торговли велась прямо или косвенно с другими странами, то это не волновало колонистов; у них были вполне приемлемые по качеству европейские товары и хорошие рынки для своей собственной продукции. Администрация была достаточно эффективной по меркам того времени и не чрезмерно деспотичной, нерасторопной и крючкотворной, без сомнения, она всегда была такой, но, вероятно, не менее эффективной и не более деспотичной, чем в Испании; и налоги были ниже. Регулярная армия казалась достаточной по величине, но не чрезмерной, и провинции, по-видимому, были в безопасности от внутренних волнений или внешних нападений.

Богатство, уверенность в себе и гордость Индий отражало великолепие главных городов. Испанское общество в Америке, как и в Испании, было городским по собственному выбору с самого начала завоевания. Прелаты и высокопоставленные чиновники время от времени объезжали свои епархии или провинции, как от них того требовали их обязанности, но обязательно имели штаб-квартиру в столичных городах. Владельцы рудников, плантаций и ранчо жили в городах большую часть года и посещали свои владения лишь время от времени, чтобы развлечься в сельской местности или провести необходимую инспекцию. Предпочтение городской жизни усилилось в XVIII веке и было отчетливо отражено в архитектуре того времени. Усадебные дома XVIII века были большими и часто очень прочными, чтобы дать отпор в случае необходимости местным бунтовщикам или участникам беспорядков, но существовала тенденция меблировать их скудно, без комфорта и оставлять в них больше места для хранения, нежели для проживания. У них не было архитектурного изящества загородных домов Виргинии, Каролины или Британской Вест-Индии. Строительство церквей в сельской местности аналогичным образом в большинстве регионов Индий того времени велось с очень скромным размахом. С другой стороны, города были великолепны. Кульминацией позднего барокко во всей Испанской Америке и особенно в Новой Испании между 1700 и 1780 годами было огромное количество зданий, в которых великолепие конструкции соответствовало роскоши декора. Эти здания оказали влияние на архитектурные формы в Испании, особенно заметное в Андалусии. Говорили, что из 8 шедевров барокко в мире 4 находятся в Мексике: Саграрио рядом с центральным собором, иезуитская семинария в Тепосотлане, женский монастырь Санта-Роса в Керетаро и устремленная в небо церковь Санта-Приска (Святой Присциллы) в «серебряном» городе Таско-де-Аларкон. Приблизительно после 1780 года стиль барокко в Новом Свете уступил более строгому, более академичному классицизму. Самой лучшей иллюстрацией этих перемен является работа архитектора Франсиско Тресгерраса, который родился и всю свою жизнь трудился в Мексике. Из двух самых известных построек Тресгерраса одна представляет собой типично мексиканское барокко – это собор Санта-Роса в Керетаро. Другая постройка, церковь Богоматери Кармен в городе Селая, построена в стиле классицизма и великолепна по-своему.

Амбициозные размеры и изысканный дизайн были характерны не только для церквей. Многие прекрасные светские здания тоже были построены в это время, особенно в Мехико: монетный двор, здание таможни, табачная фабрика, шахтерская школа, Академия Сан-Карлоса – все это известные примеры. Во второй половине XVIII века было потрачено огромное количество общественных денег – в основном по инициативе вице-королей – на улучшение планировки городов. В Мехико произошли огромные изменения в области мощения улиц и уличного освещения, охраны общественного порядка и водоснабжения; quemadero инквизиции (средневековое религиозное сооружение для сожжения еретиков) было снесено, парк Alameda – расширен, были проложены новые улицы, а вдоль paseos (бульвары, аллеи) посажены деревья. Гумбольдт является восторженным свидетелем этих нововведений в светской жизни города. Что касается Лимы, то город был почти полностью уничтожен во время страшного землетрясения 1746 года и был отстроен заново в том же изящном, хотя в целом и менее монументальном стиле. Среди самых характерных черт Лимы XVIII века были огромные городские дома – скорее дворцы, – построенные для частных лиц. Некоторые из них – дворец Торре-Тагле и дом Перричоле, например, все еще стоят, изящные, с закрытыми ставнями, массивные и очаровательные. Архитектурному великолепию столиц вице-королей подражали – иногда всего лишь чуть в меньшей степени – главные города провинций. Гвадалахара, Пуэбла, Кито, Арекипа и многие другие города полны величественных зданий XVIII века.

В просторных и очаровательных городах Америки обитало жестко стратифицированное городское общество. В некоторых городах, которые выросли сравнительно недавно, таких как Буэнос-Айрес, было расово однородное население (за исключением рабов), которое было ориентировано на торговлю; здесь общественные взаимоотношения могли быть по испанским меркам относительно свободными и простыми. Такие города были в основном небольшими и нетипичными. В городах более старых вице-королевств проживало большое небелое население – индейцы, негры или люди смешанных рас; эти люди проживали компактно, никак не выражая свои настроения, за исключением иногда случавшихся вспышек массовых беспорядков. Жестко классифицированные в зависимости от принадлежности к расе или смешанной расе люди делились на «касты», каждая из которых получала точное, зачастую презрительное обобщающее название. Gente distinguida – люди, четко выражающие свои мысли, состоятельные, узнаваемые по отдельности, были сравнительно малочисленны, и почти все они были белыми или почти белыми. Несколько древних и выдающихся семей метисов сохранили свои богатства и высокое социальное положение и в Новой Испании, и в Перу. Их мужчины носили штаны до колен и напудренные парики, были приняты в свете, как и их предки, но в целом расовое смешение, как в старые добрые времена – в период сразу после завоевания, уже перестало быть приемлемым для правящего класса. Gente distinguida как общественный слой включал высокопоставленных чиновников, церковнослужителей, немногих профессионалов – адвокатов и врачей, некоторых ученых, особенно в городах, где были университеты, крупных землевладельцев и владельцев шахт, имевших городские дома, купцов, в некоторых городах и с определенными целями – немногочисленных процветающих мастеров-ремесленников. В таком городке, как, например, Таско-де-Аларкон, успешно ведущий дела серебряных дел мастер мог быть внушительной местной фигурой. Существовал, разумеется, средний класс владельцев магазинов и кустарей в основном смешанных кровей, явно отличавшийся от тех, кто стоял выше по общественной лестнице. В таком обществе неизбежно было много «бедных белых», носивших такое характерное определение, утверждавшее их «белизну» и общественное положение и стремление избежать ручного труда. Это ярко выраженное утверждение стало возможно отчасти из-за дешевизны труда индейцев, а отчасти из-за наличия при бюрократической системе управления огромного количества и разнообразия мелких должностей. Empleomanía – упорная и зачастую вызывавшая презрение борьба за должности, характерная для испанской жизни в колониях, – хотя она, конечно, и не была ограничена «бедными белыми» – среди них велась особенно ожесточенно и упорно; она отражала затруднительное положение людей, цеплявшихся за край аристократического общества.

Самодовольная аристократия – общество белых в Индиях – была чрезвычайно консервативной, со строгими манерами, в целом с узкими интересами и мировоззрением и ограниченными формами социальных контактов. Общественные центры официальной жизни – дворец вице-короля или губернатора, audiencia для судебного братства, муниципальный cabildo, здание consulado (там, где оно было) для торгового сообщества, собор или приходская церковь почти для всех тоже были естественными центрами общественной жизни. Люди встречались и сплетничали в церкви или около церкви, а также на церемониях, шествиях, боях быков и тому подобных мероприятиях, организованных в связи с церковными или светскими праздниками. В таких случаях было много разговоров, а иногда и серьезных ссор по поводу того, чье положение выше – это была озабоченность, давно характерная для Индий, да и для Испании. Другим важным средоточием общественной жизни был театр. В Мехико и Лиме было по два постоянных театра: Coliseo в Лиме был превосходно отстроен после землетрясения. Университеты и женские монастыри часто ставили театральные спектакли; вице-короли и даже архиепископы разрешали играть пьесы для избранных зрителей в своих patios, или в парадных залах, своих дворцов. Помимо театра, искусства вообще не предоставляли больших возможностей для собраний людей. Музыку не очень любили, за исключением легкого аккомпанемента в монастырских школах, и в колониях не было крупных композиторов. Что касается живописи, то она демонстрировала, хоть и с гораздо меньшими отличительными особенностями, некоторые характерные черты колониальной архитектуры. Живопись была представлена главным образом официально заказанными портретами, выделявшимися больше своей пышностью и размерами, чем какой-то утонченностью в изображении характера.

Между поверхностным и официальным общением на публичных сборищах и охраняемой частной жизнью людей из высшего света было немного гостевых домов и, следовательно, немного возможностей для серьезного неформального разговора о вещах, которые волновали всех. Доброжелательное общество клуба и кофейни, которое в Европе во многом способствовало оформлению общественного мнения, в городах Индий едва ли существовало. Научные академии и любительские общества того рода, которые в Европе стимулировали интерес высшего общества к точным и гуманитарным наукам и искусствам, в Индиях были малочисленными и недолговечными. Недоверие официальных лиц к встречам за закрытыми дверями, возможно, в какой-то степени препятствовало им, но главной проблемой было маленькое число их приверженцев. Мужчины-креолы проявляли больше интереса к лошадям, нежели к идеям. В основном темы, представлявшие интерес для всех, серьезно обсуждались только на собраниях для общения в частных домах; но было трудно развиться какому-нибудь подобию салонного общества, когда большинство женщин из высшего общества были малообразованными и вели сравнительно уединенную жизнь.

Университеты – официальные хранилища знаний (некоторые из них были уже старинными и известными) не могли должным образом заполнить этот пробел. XVIII век не был веком выдающегося интеллектуального оживления в университетах, находящихся в любом уголке Европы. Более того, университеты в Индиях понесли серьезную утрату при изгнании иезуитов. В средние десятилетия этого века идеи Декарта, Ньютона и Лейбница – насколько они вообще были известны в Индиях – разъяснялись лекторами-иезуитами в Лиме и Кито. Просвещенные вице-короли, такие как Амат[101] в Перу в 1761–1776 годах, настаивали, чтобы университеты включали в свои учебные программы современные точные науки и философию, но знающих лекторов было мало. В большинстве учебных планов преобладала формальная схоластика, по крайней мере до 1780-х годов. Интеллектуальная руководящая роль, которую университеты предлагали колониальному обществу, была в лучшем случае умозрительной и лишенной вдохновения.

Однако, несмотря на все препятствия, общество в Индиях в XVIII веке не было лишено своей собственной интеллектуальной жизни, а в последние десятилетия века эта жизнь заметно ускорилась и расширилась. Уже были упомянуты sociedades económicas de amigos del país. Само существование этих официальных и сознающих свою значимость объединений общественно активных граждан в последние два десятилетия этого века является доказательством того, что теоретические и экспериментальные исследования, независимые от богословия, становились довольно распространенными, что энциклопедический склад ума, как в Испании, так и в Индиях, был принят в определенных пределах как заслуживающий уважения. Да, такие общества обычно имели в виду практические цели и занимались главным образом сельским хозяйством, популярным образованием и интересовались экономическими и общественными проблемами. Интересы некоторых их основателей и членов, однако, выходили за эти рамки и охватывали медицину, физику и биологию, даже философию и экономическую и политическую теорию. Многие из их ведущих членов были врачами. Ряд квалифицированных врачей приехали в Индии, отчасти потому, что правительство еще с XVI века стало проявлять интерес к общественному здравоохранению, а отчасти потому, что вице-короли, назначенные в места, имевшие репутацию вредных для здоровья, брали с собой своих медиков. В результате и медицинская практика, и медицинское образование в главных городах Индий во второй половине XVIII века находились на поразительно современном уровне. Вакцинация от оспы, например, стала широко применяться в Индиях вскоре после ее введения в Европе. Талантливые врачи часто обращали свое внимание к естественным наукам. Таким человеком был знаменитый Хосе Селестино Мутис, который состоял в переписке с Карлом Линнеем и обширный проект которого по проведению полного ботанического обзора получил финансирование от вице-короля Новой Гранады. Хотя Мутис жил в Южной Америке большую часть своей взрослой жизни, он был испанцем с Пиренейского полуострова; у него было несколько выдающихся учеников-креолов, из которых самым известным был Кальдас, в течение некоторого времени бывший директором астрономической обсерватории и ботанического сада в Боготе (Санта-Фе-де-Богота). Мутис был также одним из основателей sociedad económica в Боготе. Подобные научные общества много делали для распространения научных открытий и идей. Большинство из них выпускали или были связаны с выпуском периодических изданий, из которых Aurora de la Habana, Gazeta de Guatemala и Mercurio peruano были, наверное, самыми глубокими и разнообразными. Эти журналы часто содержали серьезные статьи на научные темы. В распространении научных знаний и поощрении дискуссий такие общества обычно получали поддержку от колониальных властей. На протяжении XVIII века испанская корона выступала в роли просвещенного покровителя научных исследований в Америках; она финансировала экспедиции за свой счет, приветствовала и поощряла путешествия европейских savants (ученых), таких как немец Гумбольдт (1769–1859) и француз Бонплан (1773–1858).

Научная сторона Просвещения достигла Индий главным образом благодаря Испании и с официального благословения испанских властей. Политическая и общественная теория была другим вопросом. Произведения Бенито Херонимо Фейхо-и-Монтенегро (1676–1764) – ученого, писателя и монаха-бенедиктинца – с их строгой критикой суеверий и нацеленностью на рациональный метод были широко популярны в Америке, несмотря на опасения ортодоксов и консерваторов. Мадридское либеральное периодическое издание Espiritu de los mejores diarios было доступно всем желающим, и идеи, содержащиеся в нем, распространяли sociedades económicas и американские журналы, которым хоть и было официально запрещено обсуждать политику, но они могли критиковать и критиковали общественно-политический строй косвенно в очерках об образовании. Но все это по европейским меркам было чепухой. Самые волнующие политические идеи того времени исходили из Франции или – что еще хуже – из Англии или Северной Америки. В этих странах авторы открыто нападали на деспотизм, за исключением деспотизма «народа». Испанские интеллектуалы, находившиеся в тесных контактах с Францией, неизбежно поддались этому влиянию. До некоторой степени просвещенный деспотизм Карла III (правил 1759–1788) и гораздо менее просвещенный (и менее действенный) деспотизм его преемника Карла IV (правил 1788–1808) могли быть суровыми по отношению к публичной критике их политики или принципов, на которых покоилась их власть, особенно в Индиях. Оба монарха были в этом отношении менее толерантными, чем их великий тезка Карл I (он же император Карл V) в XVI веке.