Завоевания в Центральной и Южной Америке XV—XIX веков. Под властью испанской короны

Маленькие, примитивные, но деятельные поселения на Ла-Плате[92] на протяжении XVIII века постепенно приобретали все большее значение, и колония здесь, когда-то бывшая просто потайной дверью в Верхнее Перу, постепенно по праву превратилась в центр, представлявший собой некоторую важность, привлекая к себе торговлю Асунсьона, плантаций в верхнем течении реки и многонаселенного Тукумана с его оседлыми индейцами и текстильной промышленностью. Оседлых индейцев не было около Буэнос-Айреса (хотя было много «диких»), так что в XVII веке там селились очень немногие испанцы. Торговля и скотоводство были основами его роста в XVIII веке. Район устья реки Парана был спорной территорией, и управление этим регионом осложнялось ссорами между Испанией и Португалией из-за владения восточным берегом Ла-Платы. У португальцев с 1680 года периодически функционировал маленький форт на другом берегу реки напротив Буэнос-Айреса. Монтевидео – первое официальное испанское поселение на восточном берегу – был основан в 1726 году. После долгих споров и даже в какой-то момент военных действий в 1751 году был заключен договор о границе, основанный отчасти на реальном владении, а отчасти на географическом удобстве, по которому португальские владения в Америке получили приблизительно те границы, которые в настоящее время имеет Бразилия. Этот договор был объявлен недействительным, когда Испания вступила в 1761 году в Семилетнюю войну, но его условия были повторены в последующих договорах. В результате войны территория, которая в настоящее время известна как Уругвай, была колонизирована испанцами, а не португальцами. Решение о создании отдельного вице-королевства Буэнос-Айрес[93] было продиктовано главным образом необходимостью противостоять любому возобновлению притязаний португальцев.

Перетасовка давно установленных систем правления в Индиях сопровождалась возобновившейся экспансией на границах заселенных провинций. В основном эта экспансия представляла собой работу миссионеров, которые шли в пустыни и леса далеко впереди других исследователей того времени. Самыми известными и успешными были миссии иезуитов среди индейцев гуарани и родственных им племен в бассейне рек Парана и Уругвай; но в начале XVIII века трудолюбивые и мирные общины также образовались среди индейцев мохо и чикито восточнее Анд, а также среди воинственных и недавно покоренных арауканов в Южном Чили. Это все были области деятельности иезуитов. Капуцины основали несколько успешных миссий начиная с 1724 года в нижнем течении реки Ориноко. На северной оконечности испанских территорий – на пустынных границах севера Новой Испании францисканцы аналогичным образом расширяли территории своих миссий. В течение XVII века задачу обеспечения контроля и защиты этих границ стало решать все труднее отчасти из-за закрытия выработанных шахт, отчасти из-за того, что у чичимеков – «диких» индейцев с северных гор – появились лошади и европейское оружие. Какая-то территория действительно была потеряна. В начале XVIII века этот процесс пошел в обратном направлении. Новая Мексика, которая была местом опустошительного восстания индейцев в конце XVII века, медленно заселялась заново в первой половине XVIII века рядом миссий, растянувшихся вдоль реки Рио-Гранде. Успешная миссионерская работа началась в 1716 году в Техасе и в Нуэво-Сантандере, между реками Пануко и Сан-Антонио (ныне в штате Техас), в 1746 году. Тем временем миссионеры-иезуиты продвигались из Соноры в Нижнюю Калифорнию, а оттуда позднее – в Верхнюю Калифорнию. В отличие от деревень индейцев гуарани, где иезуитам обычно удавалось не допускать испанцев-мирян в районы своих миссий, большинство северных миссий были защищены presidios – пограничными блиндажами (укрытиями из бревен) с небольшими гарнизонами солдат. Не считая этого отличия, миссии по всей Испанской Америке все были организованы во многом одинаково. Все они сообща занимались сельским хозяйством и подсобными производствами – ткачеством, дублением кож и тому подобными под руководством отцов-миссионеров. Многие миссионеры были энтузиастами-новаторами в сельском хозяйстве; они внедрили там разведение крупного рогатого скота и выращивание фруктов во многих регионах, где люди ничего не знали об этих занятиях; во многих разрушенных миссиях в наши дни до сих пор можно обнаружить стены вокруг заброшенных фруктовых садов. Некоторые миссии – например, которые обосновались в pueblos в верхнем течении Рио-Гранде, – выросли среди сельскохозяйственных общин, возникших уже давно; но успешное существование многих из них зависело от способности святых отцов убедить полукочевые народы поселиться на постоянной основе в деревнях рядом с церковью и домом миссии и заняться оседлым сельским хозяйством. В некотором смысле миссия XVIII века была преемницей encomienda XVI века. Среди первобытных народов и на дальних границах она была гораздо более эффективным инструментом заселения. После изгнания иезуитов и со спадом интереса к миссионерской работе в конце XVIII века многие миссии впали в запустение и разруху, но работа по заселению во многих регионах продолжили владельцы ранчо и старатели, которые шли вслед за миссионерами и пользовались такой же военной защитой. Поэтому в открытии новых месторождений и основании новых городов только XVI век превзошел XVIII век. Сан-Франциско (ныне штат США Калифорния), Альбукерке, Сан-Антонио (ныне штат США Нью-Мексико), Пенсакола (ныне штат США Флорида), Монтевидео (Уругвай), Кукута (Колумбия), Копьяпо (Чили), Ранкагуа (в Чили и в Аргентине) и многие менее крупные поселения ведут отсчет своего существования с этого периода активного раз-движения границ.

За постепенным ростом мощи и процветания Индий в начале XVIII века, неловкими и лишь отчасти результативными попытками испанской короны вновь утвердить свою власть жадно наблюдала скептически настроенная Европа. «Слабость испанцев, собственно говоря, является слабостью их государства. Там не хватает не людей и не умения защищаться; если бы только правители и другие королевские чиновники не были бы такими неэффективными в выполнении своих обязанностей и не подавали бы тем самым такой дурной пример коррумпированности и слабости всем своим подчиненным». Эти фразы встречаются в «Испанской империи в Америке», написанной «английским торговцем» (Джоном Кемпбеллом) и опубликованной в Лондоне в 1747 году. Они характерны для многих подобных памфлетов. Автор приводит перечень иностранных нападений на испанские колониальные владения, часть которых имела успех, но большая часть была отбита воодушевленными силами местной обороны, и делает вывод: «Так что кажется бесспорным, что дело не столько в слабости испанцев, сколько в слабости их Советов, которая послужила причиной их потерь в этих регионах». Такова, предположительно, точка зрения человека, заинтересованного в войне с Испанией ради торговли; но, как мы уже видели, ее поддерживали и мыслящие испанцы. Империя была уязвима. Большинство испанских государственных деятелей в XVIII веке были одержимы страхом не просто того, что их усилия по возвращению Испании контроля над торговлей с Индиями могут потерпеть поражение из-за экономической или морской агрессии других морских держав, а того, что сами Индии или их части могут выйти из-под власти испанской короны. Этот страх помогает объяснить настойчивый акцент испанских правительств на тех правах, которые еще до открытия Америки Испания получила от папы римского. Он также объясняет готовность правящих классов в Испании принять в значительной степени французскую опеку, при этом глубоко возмущаясь и самой опекой, и явным намерением французов манипулировать управлением Индиями ради своей собственной торговой выгоды. Страх за Индии вместе с надеждой возвратить себе Гибралтар и остров Менорка[94] заставил министров Филиппа V, особенно Патиньо, отдать приоритет восстановлению военно-морского флота перед другими покушениями на королевские доходы. С 1717 года все возрастающее число новых современных военных кораблей, спроектированных наподобие французских, закладывались в Кадисе, Ла-Корунье и Эль-Ферроле. Нарушенную и наполовину забытую военно-морскую традицию невозможно было восстановить за несколько лет, и корабли, по крайней мере поначалу, были лучше спроектированы, чем укомплектованы людьми. Но к 1740 года было достигнуто многое. Флоты, с помощью которых Испании предстояло оказывать сопротивление Англии в Карибском море в «войне за ухо Дженкинса» и Семилетней войне, нельзя было не принимать в расчет. Новый флот, союз с французами и сильные узы лояльности в самих Индиях должны были сохранить империю в целости – вопреки ожиданиям многих – еще на один век.

Глава 15. Конфликты в Карибском бассейне

В 1713 году Испания, казалось, удерживала свою американскую империю благодаря тому, что остальная Европа воздерживалась от каких-либо действий. И хотя многие сторонние наблюдатели считали, что Индии или их части можно легко отделить от Испании, таких попыток никто не предпринимал. В политическом отношении Испанию поддерживала – а на самом деле в течение какого-то времени сильно влияла на нее – Франция, и врагам Испании хотелось скорее расширить свою торговлю, нежели свои колониальные владения. Испанская Америка оставалась испанской, Ямайка и Сан-Доминго по-прежнему представляли собой какую-то важность лишь как аванпосты Нового Света, переданные на постоянной основе иностранцам. Однако брешь – первая открытая и признанная брешь – была проделана в испанской монополии на главные торговые пути с Индиями. Новые привилегии, дарованные английской Компании южных морей, были воплощены в крупном международном договоре. Для испанского правительства они представляли собой не только опасную торговую конкуренцию, но и горькое унижение, принудительный отход от установленной политики и традиционных принципов. Для англичан они были разочарованием, недостаточной наградой за долгую Войну за испанское наследство. Между возмущением испанцев и разочарованием англичан находился плодотворный источник будущего конфликта.

Фактически англичане заключили плохую сделку. Мирное соглашение давало Asiento право поставлять рабов Компании южных морей в течение 30 лет и пользоваться возможностями определенных испанских портов – Картахены, Веракруса, Панамы, Буэнос-Айреса, Портобело, Гаваны и Каракаса для пополнения запасов продовольствия и продажи рабов. В добавление к этому компания получила новую привилегию – право ежегодно отправлять на кораблях в качестве грузов широкий ассортимент промышленных товаров. Эти уступки хотя и были достаточно впечатляющими, чтобы подтолкнуть цены на акции компании к росту, все же были гораздо меньше, чем те, на которые надеялись англичане на каком-то этапе, и возможности извлечения прибыли, которые они предлагали, были лимитированными. Размеры ежегодно отправляемого груза были ограниченными, а король Испании получал четвертую часть груза и 5 % прибыли от продажи остальных товаров. Груз должен был продаваться на ярмарке в Портобело в то же самое время, что и товары с галеонов, или в Веракрусе в то же самое время, что и товары flota. В тех случаях, когда – как часто бывало – не приходили ни галеоны, ни flota, такого ежегодно отправляемого корабля с грузом, очевидно, тоже не должно было быть. Компания не могла выбирать место и время продажи по самой выгодной цене, как могли делать контрабандисты, так что ее прибыль от общей торговли была, по крайней мере теоретически, ограниченна. Компания на самом деле страдала от некоторых экономических неудобств, которые мешали и торговцам Consulado в Кадисе. В 1716 году путем дополнительного соглашения, известного как «договор Бабба», англичане добились толкования в свою пользу ряда положений, оставшихся неясными в договоре от 1713 г. В частности, испанское правительство согласилось с тем, что ежегодный корабль с товарами мог отправляться в Индии даже в те годы, когда туда не приходили ни галеоны, ни flota. Именно эта уступка побудила испанцев предпринять нервные, но неэффективные попытки добиться ежегодного отплытия своих флотов из Кадиса из страха, что официальные рынки Индий будут монополизированы Компанией южных морей. Однако каждый ежегодно отправляющийся в Индии корабль должен был по-прежнему получать разрешение в официальном документе, а испанское правительство всегда создавало трудности в выдаче таких разрешений. Что же касается Asiento, то он обязал компанию поставлять рабов только определенного качества; до тех пор, пока это соглашение соблюдалось, грузы компании могли быть проданы по более низкой цене контрабандистами, которые поставляли рабов более низкого качества, которых испанские колонисты могли себе позволить не только покупать, но и платить за них.

Делая такую неприятную, пусть и ограниченную, уступку компании, испанское правительство надеялось на одно компенсирующее преимущество – сокращение объема английской контрабанды. В своем договоре с Англией в 1670 году правительство признало английское владение теми территориями в Америке, которые Англия действительно оккупировала. Далее, оно признало право английских кораблей плавать без помех к этим своим владениям, включая, разумеется, Ямайку. В этой ограниченной степени, и не только в этой степени, Испания признала присутствие английских кораблей в Карибском море законным. Тем не менее обширная незаконная торговля, в основном рабами, быстро разрослась между Ямайкой и испанскими портами в Вест-Индии. Испанские власти сначала мало что делали для пресечения этой торговли. Карлу II потребовалась помощь Англии против Франции; в более поздние годы его правления и в первые годы Войны за испанское наследство торговля с Индиями пребывала в таком хаосе, что контрабанда с Ямайки не вызывала большого негодования и не особенно замечалась в Испании. Однако Филипп V не имел никаких обязательств перед Англией. Он больше не владел Фландрией. Он очень хотел и все больше и больше был способен вернуть Испании контроль над делами в Индиях. Его решимость пресечь контрабанду была выражена, по крайней мере косвенно, даже в 1713 году в концессии Компании южных морей. Сама компания гарантировала – в обмен на свою монополию на работорговлю, – что воздержится от незаконной торговли, и можно было бы ожидать, что она в своих собственных интересах предпримет меры к тому, чтобы помешать другим, непривилегированным, английским кораблям заниматься такой торговлей. Из-за официальной концессии, больших резервов и дорогостоящих предприятий в Америке компания была уязвима к негодованию, проявляемому Испанией. Ее руководители знали, что любое незаконное действие, совершенное английским кораблем, или любые ответные меры, предпринятые в интересах Англии против нападений испанцев на английские корабли, могут повлечь за собой наказание в виде конфискации собственности компании. Однако у компании не было в распоряжении эффективных вооруженных сил для защиты своей монополии, и она была настолько непопулярна среди своих собственных соотечественников в Вест-Индии, что ей было нелегко обеспечить сотрудничество с местными военно-морскими силами с этой целью. Она, безусловно, использовала свое влияние на английское правительство, чтобы препятствовать проведению агрессивной морской политики, а иногда отговаривала капитанов кораблей от принятия должных мер для защиты законных английских перевозок. В такой степени интересы не имеющих привилегий торговцев приносились в жертву интересам компании. Однако многие английские контрабандисты были готовы рискнуть столкновением с кораблями береговой охраны. Как вспомогательная береговая охрана компания была почти бесполезна.

Да и собственные представители компании не всегда уважали свое предприятие настолько, чтобы воздерживаться от контрабанды. Испанские чиновники имели основания подозревать, что Asiento и ежегодно отправляемый в Индии корабль использовались как прикрытие незаконной торговли, а не считались ее заменой. В районе Ла-Платы работорговля была незначительной. Отправка караванов рабов в Верхнее Перу или через Анды в Чили на самом деле не была экономическим предложением, да и в устье реки спрос на рабов был невелик. Тем не менее компания содержала значительные штаты служащих в Буэнос-Айресе. Концессия позволяла компании приобретать землю. У нее была торговая контора в южной части города, и в 1717 году она открыто купила пригородное поместье Ретиро (retiro) – уединенное место), которое раньше брали в аренду французы согласно их Asiento в 1702 году и в котором находился лагерь для «восстановления сил» рабов. Отношения представителей компании с местными властями были близкими и сердечными. Они по-крупному спекулировали землей и грели руки на развивающемся строительстве растущего города, извлекая желанную прибыль. Название этого места с 1720-х годов и по сей день звучит как Retiro de los Ingleses. Английскому влиянию в Буэнос-Айресе суждено было пережить все превратности войн в XVIII веке. И хотя нет тому подтверждающих доказательств, можно предположить, что представители компании пользовались своим положением, чтобы заниматься контрабандной торговлей, и что эта торговля приветствовалась местными жителями, а местные власти смотрели на нее сквозь пальцы.

В Карибском бассейне положение было несколько другое. Компания действительно торговала рабами и продавала их в большом количестве, но многих из них она покупала в Британской Вест-Индии, и ее парусные суда для перевозки рабов с Ямайки возили помимо них и другие товары. Ежегодные корабли тоже выходили в плавание в сопровождении кораблей с продовольствием, которые везли контрабанду. Испанцы утверждали – и небезосновательно, – что ежегодные корабли, разгрузившись в Портобело, снова принимали груз с Ямайки. Правительство Испании также подозревало, что компания скрывает свою прибыль, чтобы обманом лишить корону ее дивидендов. Постоянные отказы компании предоставить свои бухгалтерские книги для инспекции только добавляли подозрений. Контрабанда и подозрения в мошенничестве только усилили антипатию правительства к концессии, против которой оно всегда, в принципе, возражало. Компания же со своей стороны постоянно жаловалась на то, что получает мало прибыли от ежегодных кораблей и никакой прибыли от Asiento. Эти жалобы были отчасти неискренними. Возможно, Asiento и был с финансовой точки зрения рискованным и приносил разочарования, но ежегодные корабли, несмотря на препятствия и взимание пошлин alcabalas, давали доход. Например, один из них – «Ройал Принс» в 1723–1724 годах продал более тысячи тонн товаров в Веракрусе и вернулся в Англию с очень большой суммой в серебряных песо, не говоря уже о другой сельскохозяйственной продукции, – прибыль составила несколько сотен процентов. С другой стороны, торговля прерывалась не только из-за трудностей при получении разрешительных документов, но и двумя войнами: одна началась в 1718 году, а другая – в 1727 году. Фактически состоялись только восемь «ежегодных» плаваний за весь период существования концессии.

Карта 7. Вест-Индия приблизительно в 1680 году

На местах испанские губернаторы сталкивались с трудной задачей, вызывавшей враждебное чувство. Правительство в Испании требовало от них принимать более жесткие меры против контрабандистов, но контрабандистов становилось все труднее выявлять. Корабли трех или четырех иностранных государств курсировали по Карибскому морю, ведя законную торговлю со своими собственными колониями или незаконную торговлю с колониями Испании. Законопослушные французские торговцы по приказу своего правительства обычно давали обязательство не заниматься контрабандой. С другой стороны, голландцы выходили в плавания вооруженными для откровенно незаконной торговли; их, по крайней мере, можно было с виду распознать как контрабандистов. Английские колониальные корабли были гораздо многочисленнее и тех и других, но английское правительство никогда не согласилось бы с предложением, чтобы английские моряки давали обязательство, как французы. Английский торговый флот в Карибском бассейне включал корабли Компании южных морей и невольничьи корабли, которые вели законную или как будто бы законную торговлю с Испанской Америкой, корабли, задействованные в обычном сообщении между Англией или Северной Америкой и островами, принадлежавшими Англии, а также корабли контрабандистов, ходившие в латиноамериканские порты. Никакой договор, участницей которого была Испания, – только, разумеется, не ключевой договор 1670 года – не потворствовал такой контрабанде; но и не было такого договора, который предложил бы методы, с помощью которых испанские чиновники могли бы действовать против людей, подозреваемых в контрабанде. Однако Испания – предъявляя, естественно, большие претензии на фоне своих дипломатических перепалок – по-прежнему претендовала на свое господство в Америках на суше и на море, везде, где не было явно признанных исключений. Правительство считало себя вправе останавливать и обыскивать иностранные корабли в любой точке Западного полушария; а чтобы отличать честных торговцев от контрабандистов, оно дало своим офицерам соответствующие инструкции.

В начале XVIII века регулярных испанских военных кораблей было мало и они редко появлялись в Карибском море. Обеспечение соблюдения правил торговли там было вверено в основном береговой охране, оснащенной в колониальных портах и выполняющей указания местных губернаторов. Эти корабли были укомплектованы головорезами, закаленными в долгой войне с пиратами. Они были экипированы частным образом и получали свое вознаграждение с продажи той добычи, которую они привозили. Они курсировали по обычным морским путям колониальной торговли, останавливали каждый встреченный английский корабль и обыскивали его в поисках контрабанды. Береговая охрана и колониальные суды принимали наличие на иностранном корабле любой продукции из испанской колонии – индиго, какао, кампешевого (сандалового) дерева или испанских денег – как доказательство его незаконной торговли. Это было слабое доказательство, так как на Ямайке в небольших количествах имелись индиго и кампешевое дерево, а также какао. А испанские деньги были самым расхожим средством взаиморасчетов почти везде в Америке. Более того, иностранный корабль мог быть захвачен и конфискован просто из-за того, что во время конфискации он находился – по мнению испанского суда – в стороне от прямого курса к законному пункту назначения. Это тоже было слабым доказательством: корабли, приближавшиеся к Ямайке, обязательно проходили вблизи Эспаньолы, а уходящим кораблям обычно приходилось огибать Кубу и идти против пассата через Флоридский пролив. Губернаторы колоний получали долю от денег, вырученных от продажи захваченного судна. Губернаторы, судьи и капитаны судов береговой охраны вступали в сговоры. Корабли не только контрабандистов, но и многих мирных и законопослушных торговцев – в основном англичан – захватывались, конфисковывались и продавались.

Результатами таких произвольных захватов стали длинный список финансовых претензий и растущая волна возмущения Англии против Испании. Торговцы в английской Вест-Индии требовали возмещения убытков, Компания южных морей – компенсации за собственность, захваченную в коротких войнах 1718 и 1727 годов, и английское правительство поддерживало ее требования. Испанское правительство отвечало на это протестами против продолжающегося контрабандного ввоза товаров в Индии и требованиями уплаты компанией долгов королю Испании – пошлины на ввоз рабов, долю прибылей от торговли (если есть) и так далее. Так как компания не позволяла установить наличие прибылей, их оценки сильно варьировали. Помимо этих финансовых разногласий и продолжительного спора о свободном мореходстве, существовали проблема рубщиков кампешевого дерева в Гондурасском заливе и пограничный спор между Флоридой и недавно образовавшейся английской колонией в Джорджии. Ни один из этих споров не должен был привести к войне, но война была навязана агрессивностью и шумными протестами «торговой части нации» в Англии, в частности непримиримостью Компании южных морей. В 1738 году английская палата общин приняла решение, что «британские подданные имеют несомненное право плавать на своих кораблях в любом регионе морей у берегов Америки». Английским купцам были выданы официальные документы, санкционирующие ответные меры – несколько смешное возрождение морского обычая столетней давности, – и британский флот начал угрожающе курсировать в виду побережья Испании. Столкнувшись с такими провокациями, испанское правительство сначала проявило большое терпение. Проект договора, разработанный вместе с Уолполом[95] испанским послом в Лондоне, был принят в Мадриде и ратифицирован как Договор Эль-Пардо. По его условиям, Испания должна была уплатить 95 тысяч фунтов стерлингов – в такую сумму было оценено превышение суммы награбленного Испанией над суммой похищенного Англией; но Компания южных морей и ее сторонники выступили против этого договора, потому что в нем не было явно признано право компании на мореходство и не было гарантировано возобновление Asiento. 95 тысяч фунтов стерлингов так и не были уплачены, и в 1739 году между Англией и Испанией началась война.

В последовавшем за этим испытании военно-морских сил между Испанией и Англией в Тихом океане и Карибском море французское правительство не спешило помогать Испании, если не считать малоэффективную демонстрацию военно-морской мощи в Карибском море в 1740 году. Однако Испанские Индии снова проявили поразительную способность оказывать сопротивление и выносливость. Сопротивление носило в основном местный характер. Правительство в Испании не могло выслать военно-морские силы, способные нанести поражение английским флотам на море. В Тихом океане эскадра Ансона захватила ряд небольших гаваней на побережье вице-королевства Перу, а позднее у берегов Филиппин – галеон, который вез серебро из Акапулько в Манилу. Если бы корабли Ансона были лучше снабжены всем необходимым и укомплектованы более подготовленными людьми и если бы он прибыл пораньше, его экспедиция могла бы иметь более далекоидущие и разрушительные последствия; вместе с Верноном он мог бы захватить контроль над торговым путем через перешеек или, возможно, основать английскую базу в южной части Тихого океана. Но он вернулся в Англию вдоль побережья Китая и через Индийский океан, избежав встречи с флотом, посланным вдогонку в обход мыса Горн, захватил богатые трофеи и взбудоражил все тихоокеанское побережье. В Карибском бассейне защитники главных гаваней были в целом достаточно стойкими, подвергшись испытанию войной. Первоначальный успех Вернона, когда он захватил Портобело и уничтожил его укрепления, больше не повторился, несмотря на большой флот, посланный ему в подкрепление в 1740 году. Гавана считалась слишком хорошо укрепленной, чтобы ее можно было взять. Вместо нее в качестве первой цели для нападения была выбрана Картахена, где находились несколько задержавшихся галеонов. Но объединенные сухопутные и военно-морские атаки на Картахену, а потом и на Сантьяго-де-Куба не имели успеха. С другой стороны, англичане захватили много добычи и снова расстроили нормальную законную торговлю Испанской Америки. Только один флот с деньгами достиг Испании, и во время войны не плавали ни галеоны, ни flotas. Галеоны из Портобело так и не были возвращены, и то немногое, что осталось от законной торговли с перешейком, состояло в регистрации кораблей. Контрабандистов благодаря войне расплодилось во множестве, и английское правительство дало капитанам военных кораблей указание делать все возможное для защиты английской торговли с испанскими колониями.

Тем временем вопрос о праве на наследование престола Австрии призвал большую часть Европы к оружию[96] и вскоре отвлек внимание английского флота от Испанской Америки и привлек его к Европе и Канаде. Официально война между Францией и Англией была объявлена в 1744 году. Отдельные вооруженные столкновения между ними в Вест-Индии были продиктованы не желанием обрести новые торговые пути или территории, а острым соперничеством между двумя существующими группами сахаропроизводящих колоний. Любые слабые притязания, которые могла выдвинуть Испания на некоторые из этих островов, игнорировались. Ни одна сторона не добилась явного преимущества, и договор, подписанный в Э-ла-Шапель и положивший конец войне в 1748 году, был едва ли больше, чем передышкой. Торговый договор 1750 года, который дополнил общее европейское урегулирование и уладил морскую ссору между Англией и Испанией, был таким же неокончательным. В нем не упоминалась свобода мореходства, на которой так громко настаивала Англия, начиная войну. Компания южных морей почти перестала представлять собой проблему. Она больше не торговала; ее последний «ежегодный» корабль отправился в Индии в 1733 году; ее торговля рабами прекратилась с началом войны в 1739 году. По договору она получила 100 тысяч фунтов стерлингов за отказ от своих притязаний по Asiento. Таким образом англичане отказались от давно предпринимаемой попытки заставить или убедить испанцев разрешить торговать напрямую с ее колониями. Испанское правительство и во время, и после войны вело и расширяло свою политику по передаче отдельных видов торговли с колониями акционерным компаниям. Торговля с Кубой, например, в 1750-х годах была официальной монополией Торговой компании Гаваны, которая в обмен гарантировала строительство военных кораблей и пресечение контрабанды. Незаконная торговля между английскими островами и испанскими колониальными портами продолжалась, но она оставалась незаконной и больше не могла прятаться за Asiento. Испанское правительство упорно наращивало усилия по реорганизации и защите своей колониальной торговой системы. Что в этом процессе потеряли англичане, то получили французы. И хотя в 1713 году французы были вытеснены из прямой разрешенной торговли, а впоследствии побеждены англичанами в конкурентной контрабанде, они по-прежнему вели активную и успешную торговлю через традиционные и законные каналы – flotas, галеоны и «реестровые корабли». Они продолжали отправлять товары в Испанскую Америку через испанских купцов в Кадисе, и большая часть этого бизнеса оставалась в их руках.

Исчезновение Компании южных морей сделало возможным какое-то время иметь цивилизованные отношения с Англией, которые нужны были испанскому правительству, если оно хотело многого достигнуть в реформе управления колониями и торговле. Таким отношениям в дальнейшем содействовала решимость энергичных министров, таких как Энсенада и Карвахал, и их государя, испанца по месту рождения, Фердинанда VI (р. 1713, правил 1746–1759), продемонстрировать, что их внешняя политика не продиктована из Версаля. Однако вопросы, которые все еще стояли на повестке дня между Испанией и Англией в Карибском бассейне, хоть и были по отдельности незначительными, в целом вызывали раздражение. Губернаторы колоний по-прежнему использовали береговую охрану с сомнительными репутацией и везением и все так же получали свою долю конфиската. Береговая охрана по-прежнему арестовывала английские корабли под зыбкими законными предлогами, а иногда грабила свою жертву, не дожидаясь формального принудительного отчуждения. Английские военные парусные корабли, вместо того чтобы пресекать действия английских контрабандистов, по-прежнему иногда обеспечивали их охрану и даже – как утверждали испанские чиновники – сами возили контрабанду. Еще более серьезным, потому что он затрагивал территориальный суверенитет, был вопрос о лагерях рубщиков кампешевого дерева. Договор, подписанный в Э-ла-Шапель, предусматривал взаимное восстановление завоеваний, но английское правительство не рассматривало эти лагеря как завоевания и не предприняло мер к их эвакуации. Губернаторы Ямайки действительно продолжали поддерживать рубщиков и после окончания войны, и поселение Белиз теперь насчитывало около 500 человек, подчинявшихся примитивному местному органу управления. Дальше на юг, на Москитовом берегу в Никарагуа английские агенты продолжали плести интриги с индейцами против правления испанцев. Ряд сменявших друг друга губернаторов Юкатана испробовали все способы от мирного проникновения миссионеров до вооруженных экспедиций, чтобы переманить индейцев на свою сторону и изгнать англичан из их поселений. Испанское правительство было готово предложить запасы кампешевого дерева на разумных условиях в обмен на эвакуацию этих лагерей, но на это англичане не шли, естественно не желая зависеть от испанской монополии на краситель, необходимый для их текстильной промышленности. В 1753 году на Белиз было совершено вооруженное нападение, как полагают, по распоряжению Энсенады в Мадриде, и англичане были выдворены на Блэк-Ривер (на Ямайке). Вскоре они вернулись и отстроили заново свое поселение с помощью солдат с Ямайки. А негодование англичан по поводу совершенного нападения способствовало тому, что Энсенада был смещен со своей должности. Эти разногласия продолжали мешать англо-испанским отношениям даже после назначения министром иностранных дел (первым государственным секретарем) англофила Рикардо Вала.

После начала Семилетней войны (1756–1763), в которой Англия и Франция сцепились в ожесточенном конфликте и в Европе, и в Америке, возникли и другие спорные вопросы. Даже в мирное время англичане мало что делали для сдерживания своих контрабандистов. Во время войны они продемонстрировали высокомерное пренебрежение правами кораблей нейтральных стран, которое обычно проявляют воюющие морские державы. Адмиралтейство либо не могло, либо не хотело контролировать деятельность каперов. Испанские торговые корабли неоднократно подвергались враждебным нападениям даже в своих территориальных водах. Ситуация стала еще хуже, когда англичане после первых поражений в войне начали одерживать победы на море, и, находясь в трудном положении, французы открыли для нейтральных стран торговлю со своими голодающими колониями в Карибском бассейне, так как англичане, согласно их собственному «правилу войны 1756 года», считали, что любой испанский корабль, заподозренный в заходе во французский колониальный порт, подлежал захвату. Что еще хуже, когда в войне обозначился перелом в пользу англичан, казалось очевидным, что Питт[97] намеревается, если сможет, захватить все французские владения в Северной Америке и Карибском бассейне, включая ничейные острова из группы Наветренных островов, на которые Испания все еще предъявляла неясные притязания. Если бы Англия и Франция заключили мир на таких условиях, Испании пришлось бы в одиночку вести переговоры с Англией, безраздельно властвующей в североамериканских и карибских водах; так что поддержание коммуникаций и власть в Индиях стали бы зависеть от доброй воли англичан. Чтобы этот урок дошел до сознания испанцев, Шуазель[98] в 1761 году начал безуспешный и лицемерный торг с англичанами о мире, пытаясь выиграть время путем выдвижения условий, которые англичане не приняли бы, ожидая, что Испания встанет на сторону французов. Именно при таких обстоятельствах испанское правительство согласилось на Семейный пакт 1761 года, который обязал Испанию к маю 1762 года объявить войну Англии, если между Францией и Англией к этому времени не будет заключен мир. Мир не наступил, и английское правительство опередило события, объявив войну Испании в январе.

Вступление Испании в войну не принесло облегчения Франции в Карибском море. Адмирал Родни (Родней), прибывший из Англии с мощным флотом, захватил остров Мартинику в тот же месяц, когда была объявлена война, а вскоре после этого – острова Сент-Люсия, Сент-Винсент и Гренада. Из всех владений в Вест-Индии у Франции остался только Сан-Доминго. Тем временем Испания, далекая от того, чтобы помогать Франции спасать свои колонии, начала терять свои собственные. Английское правительство немедленно подготовило нападение на Гавану. На тот раз нападение было успешным. Сильный французский флот в Вест-Индии под командованием Бленака, испытывавший недостаток продовольствия и имевший много больных среди членов команд, остался у мыса Франсез и ничего не предпринял для оказания помощи. Испанцы считали Гавану – на основании прошлого опыта – неприступной. Ее падение в 1762 году наделало шуму. Захватчики уничтожили значительную часть испанских военных кораблей и забрали огромную сумму денег в качестве трофеев; это побудило английских политиков поднять еще выше планку условий мирного договора. Другой колониальной катастрофой, постигшей Испанию в 1762 году, была потеря Манилы, захваченной британским флотом[99], плывшим из Ост-Индии. Захватчики Манилы получили некоторую помощь от тамошнего китайского торгового сообщества, которое, главным образом из-за зависти испанцев к ловкости китайских торговцев, с которой тем удавалось заполучить мексиканское серебро, на протяжении многих лет было жертвой периодических преследований со стороны испанцев. Манила не фигурировала поначалу в переговорах о мире в Париже, потому что весть о ее захвате в то время еще не дошла до Европы. Англичане владели городом два года, вели там выгодный бизнес, а некоторые из них даже недолгое время лелеяли надежду на то, что это навсегда.

В Европе испанскому оружию не сопутствовал больший успех. Вторжение в Португалию, запланированное как отвлекающий маневр для помощи Франции, оказалось неожиданно провальным. В октябре 1762 года Карл III капитулировал. Французы несколько месяцев оказывали на него давление, чтобы он заключил мирный договор[100]. После падения Гаваны Шуазелю пришлось признать, что Франция и Испания вместе не смогли противостоять Англии на море. В Америке Франция добилась приемлемых условий мира. Сами английские политики сильно желали мира; вдобавок многие из них нервничали из-за огромной власти, обретенной в колониях, и надеялись путем уступок уменьшить опасность будущего объединения других колониальных держав против Англии. Английское правительство согласилось вернуть Гваделупу и Мартинику, но настояло на сохранении под своей властью остальных Наветренных островов и захваченных французских территорий в Северной Америке к востоку от Миссисипи (а также Французской Канады. – Ред.). С уступкой территории должно было быть передано и право судоходства по самой Миссисипи. Эти предложения были в основном приняты Францией, но в них игнорировались притязания Испании, которые требовали рассмотрения. Испания была втянута в войну в интересах Франции, понесла серьезные потери, а теперь ее побуждали заключить поспешный мирный договор тоже в интересах Франции. Карл III и его министры столкнулись с тревожной перспективой видеть, как английские корабли курсируют в Мексиканском заливе, ведут свою контрабандную торговлю под прикрытием судоходства по Миссисипи и в случае будущих военных действий с большей легкостью, чем раньше, перехватывают мексиканские flotas. Шуазель был вынужден признать убедительность испанских протестов и в конечном счете решил купить согласие испанцев, уступив Испании западную Луизиану (к западу от Миссисипи).

Старые распри между Испанией и Англией были урегулированы на время без особых трудностей. Поселения рубщиков кампешевого дерева в Гондурасе впервые получили шаткое признание. Испания согласилась терпеть присутствие рубщиков и уважать их собственность, Англия – не укреплять их лагеря. Испанская власть в этом регионе не была поставлена под сомнение. Ни границы поселений, ни права рубщиков не были определены, и точное положение Англии в Гондурасе оставалось предметом спора. Наконец, Англия возвратила Испании Кубу и в обмен получила Флориду, и Испания возобновила свои торговые договоры с Англией – ни один из них не был особенно благоприятен для Англии, – которые были в силе, когда началась война.