Завоевания в Центральной и Южной Америке XV—XIX веков. Под властью испанской короны

Перемирие с Голландией дало Испании обманчивую передышку от открытых военных действий, но не экономический мир. Голландцы не уменьшили размах своей контрабандной торговли в Вест-Индии, а увеличили его, и испанцам было ничуть не легче вытеснить их в мирное время, чем в военное. В то же время они сосредоточили грозные морские силы против португальцев на Востоке. Португальские торговцы стремились заработать на торговле в Бразилии и дальнейшем развитии контрабандной торговли в Верхнем Перу через Бразилию и по реке Ла-Плата – путь peruleiros – в ущерб официальному Carrera.

Само по себе перемирие было горьким унижением для испанской короны. Это было соглашение не с одержавшим победу братом-монархом, а с взбунтовавшимися еретиками, сильный удар по авторитету Испании и ее уверенности в себе. Более того, оно установило новый и – для Испании – ненавистный принцип в международном поведении. Когда Яков I вел переговоры по Лондонскому договору в 1604 году, то заявил, что он будет уважать монополию Испании на торговлю и заселение всех территорий, фактически занятых Испанией, но не будет признавать права Испании на не занятые ею территории. Это шло вразрез с основным принципом испанского империализма, и лишь после долгих споров испанцы согласились на молчание, которое их враги могли толковать как согласие. Голландцы по условиям перемирия 1609 года добились официального, пусть и двусмысленного пункта, заключающего в себе тот же самый принцип. Разумеется, были попытки основывать поселения и раньше, но все они были неудачными то ли из-за того, что места были неподходящими, то ли потому, что поселенцы умирали, или сбегали, или были изгнаны карибами, или от них избавились испанцы. Когда военные действия временно прекратились, темпы заселения ускорились, и некоторые колонии укоренились главным образом в отдаленных местах, где их с натяжкой можно было считать совместимыми с миром с Испанией. Французы поселились в Акадии, англичане – в Виргинии, на Бермудских островах и в Новой Англии, а голландцы – рядом с реками Гвианы, на болотистом «диком берегу», простирающемся между испанскими владениями на реке Ориноко и португальскими владениями на Амазонке. Вдохновители этих предприятий рекомендовали эти места не только как источники «специй» и складов всего необходимого для кораблей, не только как «отдушину» для проблемных безработных, но и откровенно как возможные базы для нападений на Испанские Индии.

Ни испанцы, ни голландцы не ждали, что мир продлится дольше, чем двенадцатилетнее перемирие. Однако незадолго до истечения его срока политический переворот в Голландии сместил республиканскую олигархию вместе с интересом к Восточной Индии и привел к власти партию оранжистов, а вместе с ней оживился и интерес к Вест-Индии. Когда в 1621 году голландцы приготовились к возобновлению войны с Испанией, их Вест-Индская компания получила свой официальный устав. Наконец она стала организацией, способной решительно бросить вызов Испании в водах Вест-Индии, – это была не просто временная ассоциация партнеров по контрабандной торговле или рейдерству, а огромная постоянная акционерная корпорация с по крайней мере номинальным капиталом свыше семи миллионов гульденов. Она должна была содержать свой собственный флот военных кораблей, который должен был получать пополнение от Генеральных Штатов в случае официального объявления войны. Она получила право завоевывать, заселять, строить, управлять и защищать.

В качестве своего первого объекта агрессии директора компании выбрали португальский регион, где выращивали сахарный тростник, на северо-восточном побережье Бразилии. Они также предложили захватить португальские центры работорговли в Сан-Хорхе-да-Мина (современная Элмина в Гане) и Сан-Паулу-де-Луанда (Луанда, ныне столица Анголы) в Западной Африке, без которых на бразильских плантациях не будет рабочих рук. Одновременно голландский флот атаковал второй объект – испанские торговые корабли и гавани на восточном берегу Перу. Для Совета по делам Индий тихоокеанская угроза, естественно, казалась самой серьезной, и они ответили отчаянными, хотя и запоздалыми попытками создать постоянную Armada de la Mar del Sur – эскадру сторожевых кораблей для сопровождения грузов серебра между Кальяо и Панамой. Голландцы недолго удерживались в далеком Тихом океане. В Бразилии, которая была их первой целью, ее столица Баия (Сан-Сальвадор, Салвадор) оказалась непригодной для обороны. Голландцы захватили ее в 1624 году, но лишились ее уже на следующий год. Они не возобновляли наступательные действия в Бразилии до 1630 года, и тогда начали их против Ресифи, а не Баии. В эти промежуточные пять лет военно-морское командование попыталось возместить свои потери в Бразилии нападениями на Вест-Индию. В этом им сопутствовал ошеломляющий успех. Один за другим голландские флоты одержали в Карибском море ряд побед, после которых испанский торговый флот был оттуда вытеснен. Что же касается официальных конвоев, то расходы на фрахт и страховку достигли почти запредельных значений. Севильские грузоотправители не хотели подвергать свой товар риску захвата; нужно было искать все больше военных кораблей для сопровождения торговых судов, чтобы доставить серебро на родину. В 1628 году им впервые не удалось сделать это. Самый талантливый и прославленный адмирал компании Пит Хейн неожиданно напал на направлявшийся в Испанию торговый флот в заливе Матансас у северных берегов Кубы и захватил его весь. Эта победа, завоеванная впервые и не повторенная еще в течение 30 лет, принесла трофеев на 15 миллионов гульденов – достаточную сумму, чтобы заплатить дивиденды в размере 50 % пайщикам компании и профинансировать новую – и успешную – наступательную операцию в Бразилии. Можно себе представить психологический эффект от такой катастрофы, произошедшей на расстоянии одного дня пути до Гаваны. Генерал-капитан был привлечен к судебной ответственности и казнен – это была искупительная жертва. Катастрофа в заливе Матансас с финансовой точки зрения обрушила доверие к Испании в Европе. В Вест-Индии она парализовала на некоторое время связь и оборону. За ней последовали несколько лет систематических грабежей, совершаемых флотами меньших размеров, которые вытеснили испанский торговый флот из Карибского моря. Вооруженные конвои благодаря чуду и своей решимости продолжали плавания; но теперь armada из по крайней мере 20 боевых кораблей считалась необходимой для сопровождения торгового каравана – самое большее – из такого же количества судов. Война с Францией, которая разразилась в 1635 году, еще больше ухудшила положение, так как не только прерывала, по крайней мере на время, поставки французских товаров для отправки в Индии, но и потому, что военные корабли были нужны для защиты гаваней Бискайского залива. Севильская торговая палата в 1635 году была вынуждена экономить на военных кораблях при помощи неудобного и расточительного приема – отправки всех кораблей, направляющихся в Индии, в одном-единственном конвое.

Грабежи, последовавшие за катастрофой в заливе Матансас, были непрошеным стратегическим уроком. Armada de la Carrera постоянно была нужна для сопровождения судов. Но какой бы сильной она ни была, она не могла находиться везде одновременно. Для превентивного патрулирования империя в Индиях нуждалась в своем собственном флоте, и на какое-то время она его получила. В 1635–1636 годах исключительно талантливый и энергичный член Совета по делам Индий Хуан де Палафос убедил Оливареса проводить политику, которую командующие флотами Carrera побуждали корону принять еще со времен Менендеса де Авилеса. Политика состояла в том, чтобы создать отдельную боевую эскадру, постоянно базирующуюся в Вест-Индии. В 1640-х годах Armada de las Islas de Barlovento y Seno Mexicano – маленький, но грозный флот быстрых военных кораблей наконец взял на себя задачу патрулирования морских путей от Малых Антильских островов до Веракруса. Корабли были построены в Гаване, базировались в Пуэрто-Рико, а снабжались из Веракруса и Санто-Доминго. Им платили из особого налога; это был не налог avería, из которого финансировалась Armada de la Carrera, а местный налог с продаж, alcabala Новой Испании, процент которого для этой цели был удвоен. Этот план был надежный и хорошо разработанный, но он появился слишком поздно. Ситуация в Карибском море уже вышла из-под контроля, и никакой испанский флот не мог сделать больше, чем просто сдерживать ее. Предпринимая такую попытку, Armada de Barlovento действовала в трудных условиях. Это было, безусловно, дорогое оружие. Политические, равно как и финансовые трудности обеспечения постоянного присутствия армады в Карибском море были велики. С одной стороны, испанцы в Новой Испании были возмущены обременительным налогом, который шел на то, чтобы – как они считали – защищать собственность других людей; с другой – у короля на войне с французами были на счету каждый корабль и каждое песо, которые ему удавалось получить. Подобно Armada de la Carrera, Armada de Barlovento была объектом бесконечных интриг военно-морских командующих в Испании, которые очень хотели, чтобы ее корабли плавали в европейских водах. Когда новый флот находился на стоянке, он претерпевал в добавление ко всему ужасающие трудности при комплектации личным составом. Постоянно истощаемый тропическими болезнями, он не мог быстро найти замену выбывшим из строя людям среди разношерстных моряков – итальянцев, португальцев, даже французов, голландцев или англичан, равно как и испанцев, – что бы ни гласил по этому поводу закон, – которые появлялись и исчезали из атлантических портов Испании и становились командами кораблей Carrera. В то время в испанской части Карибского моря не было достаточного резерва моряков. Иногда Armada de Barlovento не могла выйти в море из-за нехватки людей. Периоды ее эффективного функционирования, как и ее предшественников, галер Картахены и Санто-Доминго, были прерывистыми и краткими. Безусловно, она добилась некоторых успехов в своем регионе: вероятно, она помогла предотвратить повторение катастрофы в Матансасе. Но она не могла выгнать из региона голландцев.

Давление голландцев на оборону Карибского моря после Матансаса имело еще одно и более долговременное последствие: оно дало возможность другим группам иностранцев безнаказанно основывать здесь свои поселения на незанятых землях и жить, выращивая различные культуры – поначалу табак, позднее сахарный тростник – на продажу голландским спекулянтам. Морская и экономическая мощь голландцев давала укрытие и поддерживала молодые колонии Англии и Франции на Антильских островах – Барбадосе и Сент-Китсе, Мартинике и Гваделупе. И это было не все. Успешное заселение незанятых островов, естественно, побуждало северян двигаться дальше и пытаться захватить территории, находящиеся уже во владении Испании. Огромные вице-королевства на материке были слишком далеки и слишком сильны, чтобы на них нападать, а гавани на побережье материка, хотя на них и можно было совершать налеты, нельзя было легко удержать. Однако некоторые острова, которыми все больше пренебрегала Испания, были более легкой добычей. В 1634 году голландцы захватили Кюрасао – важный перевалочный пункт для контрабанды и солеварню. Английская компания захватила и заселила остров Каталина[80] – «Старое провидение», но это было слишком смело, и в 1641 году испанцы возвратили себе этот остров. Кромвелю предоставили планировать самый дерзкий из этих островных проектов: в 1655 году была предпринята попытка захватить Санто-Доминго и остров Эспаньолу (Гаити). Попытка оказалась неудачной. Она основывалась на неточных и предвзятых разведывательных данных (отчасти предоставленных Томасом Гейджем – перебежчиком из Санто-Доминго и автором книги «Англо-американец»), которые были доверены плохо вооруженной и плохо руководимой толпе, в основном набранной из числа законтрактованных работников на Барбадосе. Их вожаки, изгнанные из Санто-Доминго, обратили свое внимание на Ямайку, чтобы спасти экспедицию от полного позора. С 1536 года титул маркизов Ямайки был привилегией потомков Колумба, как и передаваемый по наследству титул адмиралов Индий, но они не сделали ничего для развития острова. Жителей-испанцев на острове насчитывалось около полутора тысяч человек; они жили главным образом за счет разведения скота или охоты на него. Они оказали слабое сопротивление. Их соседи с Кубы не могли предоставить им существенной поддержки. Надежды на помощь из Испании не было; победа Блейка над испанским флотом в гавани Санта-Крус-де-Тенерифе в 1657 году делала отправку спасательной экспедиции невозможной[81]. Красивый и плодородный остров, «находившийся в самом брюхе всей коммерции», по выражению современника, стал главным центром, где были сосредоточены богатства и силы Англии в Вест-Индии, и в дальнейшем потенциальной угрозой испанской колониальной системе. Приблизительно в это же время французские флибустьеры, имевшие свою опорную базу на острове Тортуга (Тортю), начали селиться на северо-западе Эспаньолы (остров Гаити) – в регионе, который был почти необитаем, если не считать охотников на одичавший рогатый скот, так как испанцы покинули север острова в 1605 году Французские колонисты построили фермы и ранчо в дополнение к своим главным занятиям – охоте и пиратству, и их стало там так много, что в 1665 году Compagnie des Indes назначила там своего первого губернатора, чтобы тот взял под свой контроль то, что уже на самом деле стало французской колонией Сан-Доминго (естественно, не признанной Испанией).

К 1660-м годам в Америках вместо одной территориальной державы и одной трансатлантической торговли, которую терзали, но признавали, существовали четыре или пять территориальных держав и четыре или пять систем торговли. Вице-королевства на материке сохраняли свою безучастную целостность, и конвои Carrera, уменьшившиеся до небольшой доли от своих былых размеров, по-прежнему курсировали между Севильей и Новой Испанией или перешейком. Но испанцы больше не могли патрулировать Вест-Индию. Их Armada de Barvolento, несмотря на все финансовые и военные усилия, которых она стоила, была слишком слаба и слишком недолговечна для выполнения такой огромной задачи. Их карибские поселения, за исключением основных баз, на практике были предоставлены сами себе. Что же касается английских, французских и голландских поселений, то их население росло, а также (как только они занялись выращиванием сахарного тростника с использованием рабского труда) росло и их благосостояние. Агрессивные и жадные, они с подозрением и завистью относились друг к другу и с еще большими подозрением и завистью – к Испании. И хотя теоретически у них существовали строгие торговые правила, было, однако, слабое управление и обычно никаких регулярных вооруженных сил в их распоряжении. Они защищались силами народного ополчения из числа плантаторов, разоряли и грабили своих соседей, особенно испанских, с помощью наемников, которых им удавалось нанять. Последовали 30 лет анархии и насилия, когда первую скрипку играли не столько губернаторы колоний, сколько главари пиратов, с которыми они были тесно связаны.

Слово boucan означает процесс консервирования полос мяса копчением на медленном огне, и boucaniers (буканьеры) изначально были людьми, которые жили охотой и продажей шкур и копченого мяса проплывавшим мимо кораблям. На всех островах из числа Больших Антильских были огромные стада диких или скорее одичавших свиней и рогатого скота – потомков животных, сбежавших с ферм и ранчо, которые прекрасно жили и размножались в девственных саваннах. Охота на этих бесхозных животных давала средства для непритязательной, но не лишенной привлекательности жизни беглым рабам, изгоям, морякам, спасшимся в кораблекрушениях, дезертирам, скрывающимся от правосудия преступникам, убежавшим слугам и тому подобным людям, которым не нравилось жить в организованном обществе. Многие из них чередовали охоту с грабежами на суше и море. Так как испанские поселения и торговый флот находились к ним ближе всего, то, естественно, и страдали больше всего. Испанские губернаторы делали все возможное, чтобы собрать в одном месте этих вольных людей, живших в незаселенных районах островов. На Эспаньоле (Гаити) приблизительно с 1640 года против буканьеров использовали мобильные конные эскадроны. Делались попытки голодом заставить их сдаться, для чего убивали и угоняли стада, от которых зависело их пропитание. Единственным результатом стало то, что эти люди продолжали заниматься пиратством, а их неприязнь к власти вообще превратилась в мстительную ненависть к власти испанцев. К середине века буканьеры превратились в опасные, объявленные вне закона банды, привыкшие к трудностям, хорошо вооруженные и (до тех пор, пока они предпочитали подчиняться) хорошо руководимые. Большинство из них были французами или англичанами, но они не хранили политическую верность никому, разве что временно как кровожадные и ненадежные наемники, получавшие плату из награбленного добра. Присутствие таких банд в центре испанского Карибского региона было постоянным искушением для агрессивных колониальных правителей, французских или английских. Эти флибустьеры могли стать теми вооруженными силами, которых не хватало таким правителям. Губернаторы могли предоставить им гавани для укрытия, каперское свидетельство или свидетельство, санкционирующее репрессии, организованные рынки для продажи украденных товаров.

Главными покровителями пиратов были английские губернаторы Ямайки и французские губернаторы Сан-Доминго, а их главными базами были Порт-Ройал и остров Тортуга (Тортю). Их деятельность была почти совершенно независима от официального состояния мира или войны в Европе. Пираты из Порт-Ройала под командованием Моргана разграбили Портобело и перебили весь его гарнизон в 1668 году. В 1669 году они разграбили Маракаибо и захватили три испанских военных корабля, перевозившие серебро из Картахены, но свернувшие с курса, чтобы перехватить мародеров. В 1670 году пираты сожгли Санта-Марту и Рио-де-ла-Ача, нанесли еще один опустошительный визит в Портобело, прошли через перешеек и взяли Панаму. Большинство жителей – те, которые не сумели скрыться в лесу, – были убиты, многие были запытаны до смерти. Город был уничтожен огнем и никогда уже не восстановлен на прежнем месте. Это была наивысшая точка кровавой карьеры Моргана; он отошел от активной пиратской деятельности и в конце концов стал лейтенант-губернатором Ямайки. Банда, базировавшаяся в Порт-Ройале, распалась, и многие из ее членов перебрались на Тортугу (Тортю). Пираты с Тортуги играли заметную роль в боях с голландцами в Карибском море в 1672–1678 годах, что привело в 1674 году Вест-Индскую компанию к банкротству и разорению. После 1678 года они снова обратили свое внимание на испанские владения – хотя между Испанией и Францией был мир – с варварским успехом. Их самым дерзким «подвигом» были захват и разграбление в 1683 году города Сан-Хуан-де-Улуа, который до этого времени был защищен от нападений. В гавани пиратский флот был захвачен врасплох – точно так же, как был захвачен врасплох Хокинс более века тому назад, – прибытием флота из Испании; но времена уже изменились. Флот теперь был небольшой – всего 14 кораблей, – и капитан конвоя не отважился ввязаться в бой; так что флот стоял в стороне, не входя в гавань, пока пираты загружали на свои корабли деньги, товары и рабов, а потом отплыли к ближайшему коралловому рифу, чтобы поделить добычу. Там они из-за этого передрались, и многие умерли от ран, но достаточное их количество осталось в живых, чтобы совершить еще один крупных налет – на Юкатан в 1685 году, где город Кампече был сожжен дотла. Эти деяния были лишь самыми заметными в устрашающем перечне актов насилия. Сотни небольших городов и деревень были разграблены, многие из них неоднократно. В испанском Карибском регионе жители прибрежных поселений настолько привыкли к набегам пиратов, что поспешное бегство в леса, за которым следовали переговоры о выкупе, было автоматической реакцией на появление незнакомого паруса. В истории Запада редки случаи, когда несколько сотен головорезов создавали такое царство террора на столь обширном пространстве или так сильно влияли на поведение цивилизованных государств.

Грабежи пиратов хотя и были нацелены главным образом на испанские поселения, не щадили ни один корабль, который выглядел вероятной добычей. Они стали настолько серьезным международным бедствием, что в конечном итоге даже их работодатели обратились против них и привлекли военно-морские силы, чтобы усмирить тех, кого нельзя подкупить, как Моргана, или уговорить жить в достатке на суше или заняться какой-нибудь достойной работой. Благосостояние Барбадоса и Мартиники, основанное на выращивании сахарного тростника, показало, какими могут стать Ямайка и Сан-Доминго, но развитие производительных поселений на Больших Антильских островах было невозможно, пока пираты продолжали получать поддержку. Их усмирение, отсроченное политической и стратегической необходимостью, было с экономической точки зрения важно как торговцам, так и плантаторам в равной степени: и те и другие в Вест-Индии начали пользоваться влиянием в экономических делах. Правительство Англии первым поняло этот расклад и обнаружило, что ослабевшая Испания будет готова в обмен на прекращение пиратских нападений признать фактические английские владения в Америках, включая даже Ямайку. Соглашение об этом – Мадридский договор – было заключено в 1670 году – том самом году, когда Морган разграбил Панаму. Приведение его в исполнение было другим вопросом; легче было отречься от флибустьеров, чем контролировать их. Но в 1680 году Виндзорский договор подтвердил и усилил это соглашение, и в 1685 году английская эскадра впервые отправилась на Ямайку для охоты на пиратов. Голландцы – а их власть в Америке теперь сильно уменьшилась ввиду их войн с Англией и Францией – заключили в 1673 году аналогичное соглашение – Гаагский договор. Им и англичанам больше нечего было бояться испанцев в Карибском море; их страх перед Францией реально сближал их друг с другом и ставил их, по крайней мере временно, на сторону Испании. С новообретенной храбростью и голландцы, и англичане начали энергично протестовать против преступлений французских флибустьеров. Людовик XIV все еще использовал их, убежденный в том, что ослабевшую Испанию можно угрозами заставить уступить Сан-Доминго и гарантировать Франции долю предполагаемых богатств Индий. В 1678 году на переговорах перед подписанием договора в Нимвегене (ныне Неймеген) испанское правительство отвергло эти требования с неожиданным упрямством. Однако в 1683 году при заключении Ратисбонского перемирия[82] два правительства договорились, что «все боевые действия должны прекратиться с обеих сторон как на земле, так и на море и в других водах… в Европе и за ее пределами, как по эту сторону, так и по другую сторону разграничения». Перед Людовиком XIV открылась возможность получить все испанские Индии в наследство от больного, слабоумного короля Карла II или путем навязывания преемника, который гарантирует Франции привилегированное положение в торговле с Америками. Это была более привлекательная перспектива, чем обычный грабеж или постепенное завоевание. За перемирием последовали административные и военно-морские меры против флибустьеров. Новая политика поначалу не была последовательной, но в конечном счете она возобладала. Последний раз европейское правительство использовало пиратов в успешной и чрезвычайно прибыльной операции по захвату французами Картахены в 1697 году. Вооруженная банда, участвовавшая в этом, была сразу же расформирована. Некоторые ее члены стали плантаторами, а некоторые – пиратами, но в условиях постоянного присутствия военных эскадр в этом регионе они перестали влиять на политику и больше никогда не представляли собой серьезной угрозы. Рисвикский мирный договор 1697 года, по которому Испания официально уступила Франции Сан-Доминго, положил конец разбою пиратов.

Но, разумеется, не войне в Карибском море; за веком пиратов начался век адмиралов. С начала XVIII века на Вест-Индии стали распространяться обычные конвенции о мире, войне и дипломатии в Европе. Было показано, что периодически продолжающееся мародерство обречено на провал, но официальные войны были часты. Смерть Карла II в 1700 году и восхождение на престол, согласно завещанию Карла, представителя династии Бурбонов, Филиппа V, прочно поставили Францию на сторону Испании в Америке и сделали невозможным насильственное расчленение Испанской империи. По этой причине англичане, имея мощные военно-морские силы в Карибском море и периодически ведя войны с Францией за владение – помимо всего прочего – ценными тропическими островами, вернулись в своих сделках с Испанией в Америках к прежней и более ограниченной политике – политике «навязанной торговли».

Из всех возможных видов торговли с Испанской Америкой в то время самой многообещающей и выгодной в глазах современников была торговля африканскими рабами. Рабы были необходимы для процветающей сахарной промышленности, а тяжелый, опасный и сопряженный с большим риском бизнес транспортировки их за четыре тысячи миль через океан стал бизнесом, стоящим по важности на втором месте только после самой сахарной промышленности. Эта торговля требовала огромных капиталовложений в корабли, крепости и лагеря для содержания рабов – расходов, оправданных только большим масштабом бизнеса, возможного только под защитой монополии. В меркантильном мире, который рассматривал монополию как жизненно необходимую меру защиты, а торговую конкуренцию – как мягкую форму войны, неизбежно торговля рабами дала толчок к нескончаемым международным спорам. Обладая самой большой и населенной колониальной империей, испанцы не имели опорных пунктов на берегах – источниках рабов и зависели от поставок рабов иностранцами. Когда Asiento с португальцами закончился восстанием в 1640 году (и Португалия, с 1580 года входившая в состав Испании, снова отделилась), эта торговля почти полностью стала контрабандной, находясь преимущественно в руках голландцев, но за последнюю четверть века английская «Ройал Африка компа-ни» и французская «Гвинея компани» вытеснили голландцев из большинства их опорных пунктов в Западной Африке. Испанцы больше предпочитали установленную по обоюдному согласию монополию неорганизованной контрабанде и прекрасно понимали, что возрожденному Asiento придется перейти в руки иностранной компании. Англичане и французы были явными конкурентами. Их торговые планы были аналогичными: сохранить монополию в поставке рабов в свои собственные колонии, продавать их излишки в иностранные колонии при любой возможности и, прежде всего, обеспечить себе долю – или еще лучше монополию – в снабжении рабами испанских колоний. На самом деле в XVII веке испанцы в Вест-Индии не испытывали потребности и не могли себе позволить покупать очень большое количество рабов; золотые деньки кубинской сахарной промышленности были еще впереди. Однако горнодобывающие отрасли на материке начали проявлять признаки возрождения, а преувеличенное представление о важности Испанской империи как источнике богатства и рынка товаров и рабов преобладало во всей Северной Европе. Оно сохранялось до XIX века. Торговля была меркантилизованной версией легенды об Эльдорадо – желанной награде, в равной степени труднодостижимой и тем не менее являющейся причиной непонимания и войны.

К концу XVII века Asiento стали считать такой ценной концессией, что ее получение имело все характеристики международного договора. Ее неизбежно использовали в качестве инструмента испанской внешней политики. И Карлу II, и королю Англии Вильяму III не удалось добиться Asiento для своих подданных. Политические обстоятельства – вероятность союза двух королевских домов или по крайней мере воцарение бурбонского принца на испанском престоле – были благоприятны для французов. В конечном счете в 1702 году был заключен Asiento с французской «Гвинейской компанией». Во Франции была создана Compagnie de la Mer Pacific в основном для того, чтобы нанимать бретонские корабли, которые до заключения Рисвикского мирного договора действовали как каперы и пираты в испанских водах в Америке. За годы последовавшей вскоре войны французские шкиперы, выходившие в основном из Сен-Мало, использовали Asiento как прикрытие для контрабанды в Буэнос-Айрес. Оттуда они огибали мыс Горн и при попустительстве вице-королей (франкофилов или просто продажных) вели бурно развивающуюся торговлю в тихоокеанских портах Южной Америки. В то же время французские советники, окружавшие Филиппа V Бурбона в Мадриде, получали все больший и больший контроль над прямой торговлей с Портобело. Единственный официальный караван кораблей, посланный на перешеек в годы войны, отплыл с французским охранением. Перуанский рынок стал на какое-то время площадкой для конкуренции между тонкой струйкой французских товаров, пересекающей перешеек на законных основаниях, и гораздо большим потоком более дешевых контрабандных французских товаров, привезенных в обход мыса Горн. Естественно, такое положение дел не устраивало ни англичан, ни голландцев. И в то время как главной задачей англичан в Войне за испанское наследство (1701–1714, но Англия подписала мир с Францией и Испанией в 1713 г., а Габсбурги – в 1714 г.), несомненно, было держать Людовика XIV и его родственников подальше от тронов Испании, Нидерландов и Индий, по крайней мере второстепенным мотивом было помешать французской «Гвинейской компании» сохранить Asiento на поставку рабов.

Война велась главным образом в Европе. В Вест-Индии испанцы с помощью своих новых французских союзников впервые за много лет сумели перейти в наступление на англичан. Бенбоу было трудно защищать Ямайку, так что английские поселения и торговля сильно пострадали от французских и испанских каперов. Единственной серьезной попыткой возмездия было успешное нападение Уэйджера на галеоны у берегов Картахены в 1708 году, что было катастрофой для Carrera, в которой отчасти были виноваты взаимные подозрения испанцев и англичан. Это была успешная война в Европе, которая в конечном счете дала возможность англичанам по Утрехтскому договору в 1713 году получить от Франции и Испании то, за что они воевали: твердые гарантии того, что Испанские Нидерланды и Испанская Америка не попадут под владычество Франции, а также перехода договора на поставку рабов, наряду с некоторыми другими правами в торговле в Испанской Америке, в руки английской South Sea Company, созданной специально для этой цели.

Только истощение ресурсов и частичное поражение могли заставить испанское правительство согласиться на такие уступки. Испанская корона все еще претендовала на господство в обеих Америках, за исключением тех немногих мест, в которых она прямо признала права других. Эти притязания во многих регионах даже Карибского моря были пустыми. На материке в провинциях, безоговорочно признанных испанскими, огромные горные и лесные территории так и не были заняты или даже исследованы. Непокоренные и зачастую враждебно настроенные индейские племена жили на самом Панамском перешейке на расстоянии нанесения удара по главному пути перевоза богатств из Перу в Испанию и по Портобело, где проводилась самая большая торговая ярмарка в Америках. Небольшие группы английских поселенцев жили в лагерях, разбросанных в Белизе на берегу Гондурасского залива и на Блэк-Ривер на Ямайке. Эти Baymen (жители побережья залива), как их называли, зарабатывали себе на жизнь тяжелым трудом – рубили и продавали кампешевое дерево (сандальное дерево, синий сандал) для красильной промышленности. Периодически они получали помощь от правительства Ямайки, и, хотя они жили в глубине испанской территории, их невозможно было выгнать. Острова Ямайка, Кюрасао и Сан-Доминго (Эспаньола, Гаити) были безвозвратно потеряны. Большая часть Малых Антильских островов, включая самые лучшие земли для выращивания сахарного тростника в Новом Свете, так и не занятые испанцами, была заселена англичанами, французами, голландцами или датчанами, и на протяжении XVIII века эти территории были местом, где развернулось новое международное соперничество, в котором притязания Испании даже почти не рассматривались. Но от этого испанские претензии не стали меньше; для испанских государственных деятелей то, что Испания не подарила в прямой форме, было по-прежнему ее по праву.

Аналогично и в торговле: если испанское правительство не могло помешать появлению иностранных поселений на островах, то еще меньше оно могло помешать торговле иностранных колонистов со своими собственными подданными в колониях. Но перед лицом таких фактов Испания настаивала на исключительной монополии в торговле и, пытаясь установить такую монополию, сочла необходимым претендовать на право регулировать морские перевозки в Карибском море, определять пути, по которым должны были следовать добросовестные торговцы между другими европейскими странами и своими колониями соответственно, останавливать и обыскивать иностранные корабли, которые отклонялись от этих путей.

Так как такова была официальная политика Испании в Карибском море, то испанские государственные деятели должны были испытывать недовольство теми уступками, которые их угрозами вынудили сделать при заключении Утрехтского договора. Французы даже еще более остро реагировали на то, что в результате войны лишились своего привилегированного положения, которого они добились путем переговоров. Теперь английская South Sea Company на законных основаниях вошла в рынок, тогда как всем другим иностранным коммерсантам приходилось контрабандой ввозить свой товар с «черного хода». Рано или поздно привилегиям этой компании, безусловно, должен был быть брошен вызов, в результате чего снова началась война между Англией и Испанией. Теперь Испания могла рассчитывать на помощь Франции; но испанцам предстояло узнать, что помощь могущественных союзников влечет за собой свои опасности.

Часть четвертая. Прочность Империи

Глава 14. Спад и подъем

Длительный период истощения в XVII веке затронул огромные вице-королевства гораздо меньше, чем побережье Карибского моря и острова, даже меньше, чем саму Испанию. Находясь вдали в безопасности, они мало пострадали от прямых последствий безуспешной войны. Косвенные последствия – нарушения коммуникаций, сокращение обычных каналов торговли хоть и были серьезными, но менее бедственными для них по сравнению с Испанией. Они уже меньше зависели от Испании, чем Испания – от них, и в значительной степени они могли компенсировать спад в торговле с Испанией путем ведения бизнеса с другими странами. Очень серьезный общественный и экономический кризис, через который прошла, в частности, Новая Испания в начале XVII века из-за сокращения численности местного населения, был преодолен благодаря жесткой социальной и технической реорганизации путем создания полунатуральных хозяйств – латифундий под управлением испанцев. Плуги и тягловые животные, с одной стороны, и долговое рабство, с другой, сделали такую реорганизацию возможной. Реорганизация в сельском хозяйстве сопровождалась неуклонным ростом концентрации населения в городах, связанным с сокращением численности населения в сельской местности. Ремесленные гильдии, которые были в полном упадке в XVII веке в Испании, оставались сильными в городах Вест-Индии, и многие из них принимали в свои члены метисов или индейских ремесленников. Рост городов имел и свою пагубную сторону: общественные предрассудки, недостаток адекватных финансовых механизмов, ограниченные возможности для продуктивного капиталовложения наряду с поощряемой частной инициативой, расточительное предоставление публике хлеба и зрелищ, высокие расходы на церемониалы вице-королевских дворов и, что самое серьезное, все возрастающая концентрация богатств в руках церкви для содержания религиозных учреждений. Все эти характеристики в Вест-Индии были общими с Испанией. Соответственно, в крупных городах появился многолюдный и зловещий преступный мир, объединивший léperos – нищих и мелких воришек. Мехико был не только самым большим городом в испанском мире, но и самым беспокойным, и даже вице-королей голодные и бесчинствующие толпы иногда повергали в страх. Однако в целом впечатления сторонних наблюдателей, таких как Томас Гейдж из «Англо-американца»[83], не создают ощущения, что испанцы в Индиях в середине XVII века жили в нищете. Они утратили легкие богатства поколений, выросших сразу после завоевания, но по сравнению с испанцами в Испании они благоденствовали.