Изумрудная скрижаль

Он жил с Анитой восемь лет, и у них никогда не было друг от друга секретов. И вот теперь взаимное доверие утрачено. Откуда у нее ссадины на шее, почему измята одежда и где она взяла веревку, чтобы перетянуть порезанную руку? Все эти вопросы вертелись у него на языке, и он бы их задал, но сначала помешал граф, после Вероника, а там Анита уснула, и он не решился ее будить. Спросит, когда она проснется.

С другой стороны, имеет ли он право на такую дотошность? Сам тоже хорош – про Лилит ни слова. Держит ее, как камень за пазухой. А раз так, то не смеет он требовать от Аниты откровенных ответов.

Подумал так и сам на себя рассердился. Кто такая Лилит и с какой стати она заморочила ему голову? Вот кто ему нужен – Анита. Законная, горячо любимая, единственная на свете. Только о ней и полагается думать.

Исполнившись решимости стать показательным мужем, Максимов дал себе слово ходить к Лилит как можно реже. Ближайшие три дня она прекрасно без него перебьется – еды он ей наносил как на свадьбу, а что еще от него требуется? Да, она спасла его от кровожадного Вэнь Юна, но кто сказал, что он должен приковать себя к ней цепями и служить до конца дней?

Ни о чем он не стал расспрашивать проснувшуюся на следующее утро Аниту. Переменился, окружил ее такой заботой, каковую не проявлял даже в медовый месяц. Сидел часами около кровати, читал вслух Бальзака и Гоголя, подавал кофе, поправлял подушки и с готовностью выполнял любые ее прихоти. Ему это было в радость, он впервые за последние недели приободрился, не чувствовал груза на сердце.

Важно, что и Анита испытывала удовольствие от такого трогательного попечения. Презрев запреты графа, она уже через день стала вставать и прогуливаться по комнате – к окну, к камину. Максимов хотел было указать ей на необходимость соблюдения постельного режима, но она так доверчиво опиралась на его руку, что у него язык не повернулся приструнить ее.

Единственное, что сделал, – взял с нее обещание не выходить без сопровождения за пределы комнаты. Подстраховался на тот случай, если придется на время ее покинуть. И такой случай настал. На третий день, когда Аните совсем полегчало, Максимов засобирался на охоту.

– Тебе предписано обильное питание, а у нас в кладовой мыши повесились, – пояснил он и чуть не прибавил: «слепые».

На деле-то с продовольствием все обстояло не так уж плохо. Гвардии поручик Баклан исправно снабжал замок свежей дичью. Но Максимов воспользовался уже опробованным предлогом, чтобы заглянуть к Лилит, которая, поди, извелась от страха и неизвестности. Так надолго он ее еще не покидал с самого момента их знакомства.

Нет, его не тянуло к ней, он был уверен, что переборол свою страсть, или что оно там было. Однако ж не по-людски это – бросать девушку на произвол судьбы. Он пообещал ее поддерживать, а обещания надо выполнять. Зайдет на пять минут, отнесет упитанного дикого гуся и бутылочку хереса из запасов графа, спросит, не нужно ли чего еще, и без задержек покинет ее будуар. Никаких сантиментов, никаких томлений и воздыханий.

Пока он собирался, Вероника перед зеркалом причесывала госпожу. Анита, глядя на свое отражение, не без удовлетворения отмечала, что выглядит гораздо лучше, чем в начале года, когда только-только поднялась с, казалось бы, смертного одра. Следы миновавшей болезни уже стерлись с лица, а небольшое отворение жил, случившееся на днях, никак не сказалось, да и не могло сказаться на внешности. В свои неполные тридцать она выглядела великолепно. Женщина в самом соку, в расцвете.

Когда Максимов удалился, она поднялась со стула, приказала Веронике подать выстиранную амазонку. Не мешало бы надеть что-нибудь посвежее, не очень ношенное, но беда в том, что дорожный гардероб не предполагал широкого выбора, а во владениях графа Ингераса дамская одежда, еще и подходящего размера, была в большом дефиците. Вот и приходилось носить стираное. Слава небесам, что амазонка, пошитая из прочного шотландского твида, после стольких-то приключений нигде не порвалась.

– Вы куда это? – встрепенулась Вероника. – Лексей Петрович наказывали, чтоб вас из комнаты не пущать.

– Глупая… Я обещала ему не гулять без сопровождения. А сопровождение у меня будет.

Пока Вероника возилась с амазонкой, выгребала из камина горячие угли на чугунную сковороду и проглаживала жакет и юбку, Анита подошла к окну, стала смотреть на улицу. Увидела Алекса, который, увязая в глубоком снегу, пробирался меж запорошенных кустов. За спиной у него болталось длинное ружье. На охоту он всегда ходил в эту сторону – как будто нарочно, чтобы Анита могла его увидеть. А вот возвращался другим путем. Говорил, что делает по лесу полукруг и выходит сразу к центральным воротам. Анита делала вид, что верит.

– Лексей Петрович-то какой! – умильно щебетала Вероника, орудуя сковородой. – Пока вы лежать изволили, за вами как за маленькой ухаживал… Ох и любит он вас!

– Да, – ответила Анита задумчиво. – Любит… Гляди, юбку не прожги, ворона!

Когда она переодевалась, в дверь учтиво постучали. Это не мог быть граф – тот входил бесцеремонно, едва стукнув и не дожидаясь ответа, и, конечно, не поручик Баклан – тот врывался без стука, с крестьянской непосредственностью.

– Сейчас! – крикнула Анита. – Кто это?

– Я подожду, – донесся из-за двери голос ирландца О’Рейли. – Тысяча извинений, если помешал.