– Я не о биомассе речь веду, – сердился Дьявол узкому мышлению. – Слышала, небось, что если взять земли с кладбища и принести домой, ужас обрушится на человека? А еще замечено, что земля со свежей могилы быстрее убивает человека, а вампиру от нее никакого вреда.
– Ну, слышала, – утвердительно кивала Манька.
– Так вот, земля, как слоеный пирог. Везде, где есть физическая материя, существует другая – тонкого плана. Информационное поле, в котором вас удерживает душа, ближний, я… И каждый умерший какое-то время остается на земле, доживает отмеренные ему дни, дожидаясь Страшного Суда.
Ну, сам Суд не страшный, просто страшные вещи показываю…
И вот, умер человек, а я спрашиваю: где у тебя земля – пропуск в Рай? Он и так, и эдак, что-то про землю талдычит, а поднять глаза и посмотреть на ближнего, ума не хватает. Ну не объяснять же ему, когда мозгов уже нет, а дух мылит узенько, какую землю он должен вернуть возделанной и мерзостями не запачканной. И обращаюсь к нему: «Если землю сохранил, будешь жить, а нет, не обессудь, мне свидетель твоей праведности нужен!» И убоявшись Судного Дня, всеми муками охраняет покойник аршин земли, внезапно нападая на человека, который возьмет землю с его могилы да и принесет домой, или подсыплет кому-нибудь в туфлю, натравливая покойника на человека: мол, смотри, он твою землю попирает!
Ох, Манька, тебе близко к могилам лет сто лучше не подходить. Умершие как огня боятся безземельного человека. Так что, достает тебя не только нечисть, но и покойники, которые смерили свою землю.
– А которые в огне сгорели? – хитро прищуривалась она.
– Ну, им вся земля постель! – усмехался Дьявол.
В общем, рассказывал Дьявол, что все живое жалко, но оно не вечно. И ничто не совершенно, а только Бездна – неподвижная, мрачная, застывшая, как камень, с которой он как две стороны одной медали. Он парил над нею, как Дух, пока не решил, что надо бить себя каленым железом за такие бесцельно прожитые годы. А еще, что опыт, конечно, приходит к нему быстрее, чем к человеку, но не сразу, и никому не надо позволять себе указывать, особенно тем учителям, которые ведутся на смерть, как закланные овцы.
В костре тлели красные угли, отдавая земле тепло, играя бардовое-черными отсветом причудливых теней, иголки норовили воткнуться в тело, под ветками похрустывал снег, который на утро становился лужей. Манька слушала Дьявола и тихонько засыпала, иногда вздрагивая во сне.
Ну хоть бы раз приснилось что-нибудь из того, о чем он рассказывал. А снились ей старые развалюхи, бомжи, падшие женщины, и гонялись за нею по всей земле злые люди…
Иногда, просыпаясь посреди ночи, Манька слушала радио.
Радио о ней не забывало, но спустя неделю после смерти Бабы Яги, вспоминало с ленцой, как о надоевшей мухе: муха еще летает, или муха летает, но лучший способ отвязаться от мухи – игнорировать, или муха забилась в щель. Но, как бы то ни было, она чувствовала, что на радиостанции не все так спокойно, как хотелось бы Радиоведущим. Например, не было ни одного слова про то, где ее искать, ни разу не описали ее внешность. Внутри себя она чувствовала радиоведущих, как уверенных в себе, счастливых и беззаботных, и в то же время подспудное и едва уловимое отчаяние нарастало даже на тех волнах, где Благодетельница славила саму себя. Нечисти где-то там хорошо, и ей в лесу вроде тепло и сытно, а радио, на фоне боголепных радиоведущих, гонит волну, которую послушать – вешаться пора.
День прошел, уставшее от физических нагрузок тело приятно разморило. В шалаше под елью было тепло и уютно, ветер сюда не пробивался. И светло. Перед шалашом так же ровно горел костер, давая достаточно света и тепла колышущими красновато-желтыми языками пламени. Слушая поднимающийся снаружи вой и свист ветра и шуршание метущейся в воздухе снежной крупки, Манька уже почти уснула. Дьявол, прикрыв глаза, заложив руки за голову, лежал рядом на еловом топчане. И мечталось ей: все уже позади, она вернулась в деревню, односельчане встретили ее с почетом, расспрашивая, каково оно – в столице, а жизнь стала лучше, потому что прислушалась к ней Идеальная Женщина – и муж ее, Царь, издал правильные законы…
Внезапно, сквозь дрему, она услышала почти рядом треск поваленного столетнего дерева, земля вздрогнула от его скрипучего падения, а в ночную тьму взметнулось закаркавшее черное воронье, которые предупреждали ее об опасности, подъедаю за нею остатки обедов. Она испуганно вскочила, ударившись о верхнюю перекладину, нашарила куртку, выползла из шалаша, чутко, с паникой в душе, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.
– Что это?
Дьявол вылез следом, едва взглянув в ту сторону, откуда раздался треск. Передвинул котелок к огню, покопался в повешенной на сук котомка, доставая заварку и мед.
– Не бери в голову… Мало ли кто по лесу бродит? Может, дерево само упало. Враги пока в серьез тебя не воспринимают, а когда поймут, что смерть Бабы Яги твоих рук дело, тебе, конечно, не поздоровится… Вот уж я порадуюсь и повеселюсь! – ворчливо позлорадствовал он, кидая заварку в котелок. – Только что-то никто не торопится освободить меня из снежного плена! – недовольно нахмурился он. – Привыкли жить в безопасности, нюх потеряли… А эти… – он равнодушно махнул рукой, – эти разве что ногой запнутся… Ну, давай, чайку что ли попьем, все равно теперь не уснуть.
Манька налила смородиновый кипяток, стряхнула снег с сиденья, устроенного на поваленном бревне.
При упоминании Дьявола о Бабе Яге, раскаяние пробудилось с новой силой. Временами совесть решительно отказывалась считать убедительными ее доводы, что Посредница стала жертвой собственного сонного зелья и свинского поведения. И она вдруг начинала сожалеть, что не дождалась превращения свиньи в старуху. Могла бы объяснить, что в результате какого-то недоразумения Баба Яга неправильно истолковала ее приход, и что шла она не за тем, чтобы та ее съела. Не толкнул ли ее Дьявол на грех, играя на ее чувствах и поторопив руку? Откуда он взял, что трупы были людьми, как она сама, а вдруг наихудшие разбойники? Ведь по какой-то причине Ее Величество дорожила этой Бабой Ягой, доверив ей охрану таких обширных владений. Иногда она даже представляла, как вяжет свинью, как та оборачивается в человека, как она грозит ей, что раскроет преступления перед Благодетельницей…