Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что ты, что ты! – поерзав на пеньке, всплеснула Кикимора руками. Подскочила, ринувшись к ней, но остановилась, наткнувшись на посох, покачала осуждающе головой. – Болотный ил, что навоз, самое удобренице! И ты свою цену имеешь! Ты вот по чужим людям мыкалась, а вернулась бы, и мытарства закончились. Кинешь косточки, упокоишься, разве не для того пришла? Я добрая, я знаю, как в миру не сладко, а кто из тех, кто к земле моей приписан, худое обо мне скажет?

– Как скажут-то, если на дне лежат? – насупилась Манька, отступив от старухи подальше.

– А удобрение из тебя получится знатное! – подколол Дьявол, смерив взглядом.

А Кикимора вдруг подбежала к ней, изловчилась и схватила за рукав, удерживая крепко.

– Ведь устала с дороги, спать хочешь, ночь скоро на дворе! Ох, как ждала тебя, деточка моя! Помню, мать твоя кинула коробок… – женщина пустила жалостливую слезу. – Знала, где тебе было бы, как у Христа за пазухой! Да промахнулась. Зацепился коробок за корягу. Мимо как раз злодеи проходили, умыкнули – прямо из-под носа умыкнули! – старушенция шмыгнула носом, чуть не прослезившись, высморкалась. – Знаю, все знаю, никто слова доброго не сказал, словом ласковым не приветил… Исправим, душечка, все исправим! Волосики причешу, глазоньками твоими стану любоваться! Что окошечки они в юдоль голубушки моей, славной царствующей племянницы. И успокоится душа твоя, и ты успокоишься! Упокоение твое – лучшая нам награда! Пойдем! – она с силой потянула ее за собой. – Вы ж мне все как родные!

Племянница?

– Отстаньте от меня! – Манька выдернула из цепких рук старушенции руку, ткнула в нее для устрашения посохом.

– Так не можем же мы ждать до завтра, чего тянуть? – растерялась старушенция.

– Вы думаете, я сюда топиться пришла? – догадалась Манька.

– А зачем еще-то? – опешила старушенция. – Сюда по другому поводу в эту пору не ходят!

– Вы ошибаетесь… Я Посредницу ищу. Я к вам случайно попала.

– Случайно, не случайно… Куда ты пойдешь?! Да разве ж могу отпустить, когда ты вернулась?

Манька сообразила: сидеть ей на этом острове до скончания века или послушать и утопиться. Прилипчиво-убогая болотная тварь не выпустит ее из трясины, защищая Помазанницу. Один шаг с острова, и желчное чудовище утянет на дно. Ей оно, что птице небо, а для нее самая что ни на есть грязь, в которую сдохнуть ходят. Вон как себя нахально ведет, играючи почесывая языком, да все приветливой лаской, а в каждом слове яду – у сотни гадюк не наберется. С ее-то способностями она найдет, где подловить, и старуха это прекрасно понимала. За ее масляной елейностью чувствовались уверенность, превосходство и насмешка.

Но подыхать Манька не собиралась.

– Ну-ну, – протянула она в растерянности, с ужасом вспоминая скользкие и узкие тропы невидимые под густой жижей. По карте на Мутных Топях разместились бы два, а то и три заморских государства.

Кикимора замолчала на полуслове, пьяно икнула.

– Замесила я тесто, – подмигнула она с нарочитой веселостью. – Видишь, как поднялось? – широка развела руками. – Стану пирогами кормить досыта, согревать зимами долгими, сказки сказывать да песенки петь в глазоньки твои глядючи, чтобы, как Благодетельница ненаглядная закручинится, я тут как тут, из души погляжу – и отпустит кручинушка!

Ну чисто Дьявол, сообразила Манька.

– Я, можно сказать, не покладая рук, тружусь, приготовляя стези Благодетельнице нашей, выстилая путь шелковой муравушкой! – откровенничала старушенция, понимая, что посуху дороги с острова нет. – Да нешто ты против? Бунт никак задумала? Или ты против счастья Благодетельницы Мира? – она сразу стала угрожающе подозрительной, но через мгновение уже опять растаяла и расплылась в приветливой улыбке, подбоченившись. – Манечка, любим мы тебя голубушку, кабы знала ты как! Все для тебя, ничего не пожалею! – клятвенно заверила она.

Манька ужаснулась: все-то Кикимора о ней знает, и про то, что в болоте ее нашли, и про житье-бытье, еще и Благодетельницу приплела…