— Революции?! — воскликнули в один голое Манискалько и Сальцано.
— Не может быть! — продолжал первый. — Полиция знает все.
— В таком случае она должна знать также и то, что завтра в Палермо начнется восстание.
Оба министра, ошеломленные, взглянули друг другу в лицо.
— Бентивенга и Интердонато[228] имеют последователей.
— Говорите яснее, отец. Расскажите нам всё, что вы знаете.
— Но прежде вы должны обещать мне, что тайна эта останется между нами.
— Клянемся честью! Клянемся честью! — поспешили ответить Манискалько и Сальцано, забыв второпях, что ее-то у них никогда и не было.
— Обещаю вам, достойный отец, не только тайну, но и награду, достойную вас, со стороны его величества, который никогда не забывает оказанных ему услуг. Его эминенция[229] кардинал Антонелли[230] ни в чем не отказывает нашему государю. Говорите, отец, говорите!
— Ну, так знайте же, ваше превосходительство, — продолжал монах, осмотревшись по сторонам и понижая голос, — что в монастыре Ганча устроен склад оружия и патронов и что там собрались заговорщики по распоряжению центрального комитета, заседающего в Палермо.
— Проклятие! — воскликнул Манискалько, скрежеща зубами и сжимая кулаки. — Я думал, что раздавил их всех! Не можете ли вы назвать мне имена заговорщиков?
— Нет, ваше превосходительство.
— По крайней мере, предводителей?
— Нет…
— Ну, хоть одного, хоть одного из них.
— Увы, я решительно не в состоянии исполнить вашего приказания, — отвечал монах. — Сколько я ни прислушивался, мне не удалось уловить имени хотя бы одного из бунтовщиков.
Манискалько вздохнул.
— Но мне известен их план, — продолжал францисканец.
— Расскажите, расскажите!
— Сигнал к восстанию даст Палермо. Движение начнется с нападения на дома полицейских комиссаров.