Как ни печально, мы не смогли открыто объявить даже родным Кэрол о результатах наших изысканий. Когда мы обращались в комитет по этике, чтобы провести исследование, мы и не думали, что действительно докажем присутствие сознания у пациента в вегетативном состоянии. А если и докажем, то что станем делать потом. Комитет по этике должен одобрить любые, пусть самые небольшие, изменения в протоколе, например количество сканирований одного пациента. А перед нами стояла гораздо более сложная задача, нежели изменение протокола, – мы очутились в совершенно новой реальности! Принцип, лежащий в основе требований комитета, конечно же верный, однако в то время я не мог оценить его по достоинству. Каждое исследование всегда предварительно изучается беспристрастным комитетом по этике самым тщательным образом – это всем известно и не вызывает нареканий. А теперь представьте: мы сообщаем матери Кэрол, что ее дочь осознает реальность, и пожилая женщина в отчаянии совершает самоубийство! А муж Кэрол в гневе убивает водителя одной из машин, сбивших его жену. Конечно, подобные сценарии слишком драматичны и маловероятны, но если они все же осуществятся, кто за это ответит? Вероятнее всего, отношение родственников к Кэрол изменится, однако последствия этого также необходимо тщательно заранее продумать. Кроме того, поймут ли близкие, что сам факт того, что Кэрол осознает реальность, отнюдь не повышает шансы на ее выздоровление? Не дадим ли мы им ложную надежду? Поймут ли они, что, хоть мы и установили контакт с Кэрол, сделать больше ничего не можем? Мы не открыли новый способ излечения Кэрол и не получили возможности регулярно с ней общаться.
Итак, ни о чем из вышеперечисленного мы заранее не подумали и не составили план действий, ведь никто не знал, отыщется ли пациент в вегетативном состоянии, чей мозг будет реагировать на наши просьбы.
В конце концов, решения принимал не я. Я всего лишь формулировал вопросы и разрабатывал эксперименты. Наш этический протокол позволял сканировать пациента, но ни словом не упомянул о том, что мы скажем его семье. Будущее лечение Кэрол находилось в ведении других специалистов, и у меня не имелось никаких полномочий вмешиваться. Если родственники Кэрол и могли получить какие-то сведения, то лишь от лечащего врача, а он в данном случае решил им не сообщать о результатах сканирования, полагая, что на состоянии пациентки это никак не скажется. Наверное, он посчитал, что семье Кэрол будет тяжелее видеть ее, зная, что она в сознании, чем думать, будто она ничего не осознает и не чувствует. А может, испугался последствий, которые неминуемо повлекло бы за собой такое решение. Ведь куда важнее следить, чтобы состояние Кэрол не изменилось в худшую сторону. Я был с этим не согласен. Мне вспомнились Кейт и Дебби – когда их семьи узнали о положительных результатах сканирования, состояние обеих пациенток улучшилось. Может, Кэрол тоже испытала бы нечто похожее? Однако случаев с Кейт и Дебби оказалось недостаточно, чтобы убедить лечащего врача Кэрол. Думать об этом было очень тяжело.
Тем не менее после случая с Кэрол я заинтересовался сложностями этического характера и правовыми вопросами, возникающими при работе с такими уникальными пациентами, и решил обратиться к специалистам по этике, которые понимали всю сложность ситуации. Вот и все, что я мог сделать в попытке избежать подобного конфликта в будущем. Кэрол же вернулась в родной город, и больше я ее не видел. Не было смысла – мы
В сентябре 2006 года в журнале Science вышла короткая статья с описанием нашего эксперимента и его результатов, вызвав целую бурю в СМИ: журналисты писали о «вегетативной пациентке, которая оказалась в сознании, запертая в своем теле». Однако Кэрол так и осталась анонимной героиней этой истории. Что вызвало удивление и недоверие читателей. Мы сумели вступить в контакт с мыслящим человеком. С человеком, который мог мысленно играть в теннис и перемещаться по знакомому дому. Я был уверен, что Кэрол помнила прошлое и могла воображать будущее. Она надеялась и мечтала.
В день, когда статью напечатали, три крупнейших телеканала Великобритании прислали в отдел своих корреспондентов, чтобы взять у нас интервью. Нас показали в вечерних новостях. О нас написали все крупные британские газеты и сотни зарубежных изданий, включая «The New York Times». Мне даже назначили в помощники сотрудника из главного офиса Совета по медицинским исследованиям Великобритании в Лондоне, который отвечал на телефонные звонки и выбирал, кому стоит перезвонить. Это безумие продолжалось изо дня в день. Андерсон Купер, журналист и телеведущий CNN, заехал к нам, возвращаясь со съемок в Африке, чтобы взять у меня интервью для специального выпуска программы «60 минут». Он хотел, чтобы его мозг просканировали, и мы выполнили его просьбу. Я попросил журналиста представить игру в теннис, и, как и у Кэрол, его премоторная кора тут же отреагировала. В течение нескольких месяцев я только и делал, что давал интервью по телефону или перед камерами.
Однако в то же время я думал о более важных вещах. Я размышлял о пациентке, запертой в неподвижном теле. Кэрол отзывалась на наши действия даже после того, что с ней случилось, находясь в страшном, непонятном состоянии. Разумный человек, застрявший в изломанном теле, хотел общаться, хотел сказать нам: «Я здесь», «Я существую», «Я все еще я, личность».
Кэрол не могла шевельнуть и пальцем, но все же она была там, внутри, ее личность, ее воображение, память, надежды и мечты – все жило в ней. И, что на мой взгляд важнее всего, у нее сохранились воля и готовность ответить, протянуть нам руку, сообщить о себе. Кэрол связалась с нами. И мы ее нашли.
Несколько месяцев подряд я получал письма как от коллег, так и от совершенно незнакомых людей. Как правило, мне писали либо: «Великолепное исследование!», либо: «Какое право вы имеете утверждать, что эта женщина в сознании?»
Скептицизм читателей меня одновременно и поразил, и заинтересовал. Мы послали «во внутреннее пространство» четкий вопрос: «Вы там?», и ответ: «Да, я здесь» прозвучал громко и ясно. Кэрол оставалась сознательным, мыслящим, чувствовавшим человеком, запертым в ловушке бесполезного тела. Кому пришло в голову это оспорить? Однако такие люди нашлись.
Они утверждали: Кэрол находилась в вегетативном состоянии и совершенно ничего не знала, но каким-то образом наша инструкция «представьте игру в теннис» вызвала автоматический ответ в премоторной коре, который мы приняли за знак сознания.
Мне несложно понять, почему многие предпочли это объяснение нашему: вообразить себе пациента, чей разум «заперт» в неподвижном теле, ужасно. Настолько ужасно, что для большинства из нас такое находится за гранью понимания, наш разум не в состоянии принять подобное. Тем не менее это правда, и мы ее обнаружили и доказали. Нравится нам или нет, но мы готовы сражаться за эту правду. Мы стали первооткрывателями, и я чувствовал: я непременно должен поведать обо всем миру. Не все люди (и пациенты) таковы, какими кажутся! По крайней мере, некоторые из них способны думать и чувствовать!
Именно тогда я осознал, в каком мрачном мире живут тысячи пациентов и их семьи – Морин, Кейт, Кэрол. Многие годы этих пациентов складировали – к сожалению, именно такой термин часто используется для описания постоянного пребывания людей в одном и том же состоянии при отсутствии возможностей тщательно оценить их психическую активность. А сейчас мы узнали, что некоторые из таких пациентов, вероятно, осознавали реальность. Мне и самому не очень-то приятно об этом думать, как, наверное, и многим из вас. Я должен был что-то сделать, не только для Морин и других пациентов, которых мы сканировали, но и для тысяч больных, которые не попали к нам в сканер и не смогли установить с нами контакт.
Когда шквал внимания СМИ к успешной попытке пообщаться с Кэрол наконец начал ослабевать, я сосредоточился на защите добытых нами научных результатов. У наших оппонентов полностью отсутствовали аргументы: никто и никогда не доказывал, что мозг в бессознательном состоянии способен автоматически отреагировать на определенную команду. Да, мозг постоянно реагирует автоматически. Когда вы слышите пение птицы, ваша слуховая кора «включается», нравится вам это или нет. Яркий свет в темноте стимулирует вашу зрительную кору прежде, чем вы в состоянии это осознать. Замеченное в толпе лицо друга автоматически действует на веретенообразную извилину. Однако реакция мозга Кэрол была совсем другой. Когда мы слышим слова «представьте игру в теннис», наша премоторная кора вовсе не спешит «включаться». Скажем прямо, она реагирует и «включается», только если мы хотим, чтобы она включилась.
Чтобы доказать это, мы провели еще один эксперимент – вероятно, самый странный из всех моих экспериментов, хотя и в соответствии с традициями отдела. Мы поместили в сканер шесть здоровых испытуемых и сказали им: «Мы попросим вас кое-что представить. Пожалуйста, проигнорируйте все наши просьбы». А потом, включив сканер, мы сделали все, что делали с Кэрол. Участники эксперимента услышали: «Вообразите, что играете в теннис», а мы выжидательно уставились на экраны. Ничего не произошло. Мозговая деятельность премоторной коры не «включилась» ни у одного из добровольцев.
Хотя всем шестерым было ясно сказано, что они должны мысленно сыграть в теннис – именно об этом и именно так мы обращались к Кэрол, – однако никто ничего не сделал, потому что ранее мы всем дали дополнительные инструкции. Попросили не реагировать на нашу просьбу, находясь в сканере.
Итак, мы получили неопровержимое доказательство того, что одной просьбы «представьте игру в теннис» недостаточно, чтобы запустить автоматическую реакцию мозга, не говоря уже о деятельности именно там, где мы и предсказывали, то есть в премоторной коре. Мозг Кэрол отреагировал, потому что она сама того пожелала. Она ответила нам, потому что находилась в сознании.
Я гордился нашим маленьким экспериментом, хотя аргументы против наших выводов были весьма слабыми и по другим причинам. Во-первых (и это самое замечательное в реакции мозга Кэрол), пациентка смогла «поиграть в теннис» в течение тридцати секунд, которые нужны, чтобы получить результаты сканирования. Несмотря на то что дополнительных инструкций и поощрений Кэрол не получала, услышав «представьте игру в теннис», она активировала премоторную кору и поддерживала ее в активном состоянии целых тридцать секунд. Из всех «автоматических» реакций мозга, о каких мы только знаем (например, реакция на картинки и звуки), ни одна из них не поддерживается в отсутствие дополнительной стимуляции. Когда вы слышите выстрел, ваша слуховая кора мгновенно реагирует. Однако спустя тридцать секунд никакого следа данной реакции в слуховой коре уже не останется. Поскольку же ответы Кэрол отражали ее собственные мысленные образы, а также и потому, что, как мы знаем, люди могут «мысленно играть в теннис» в течение тридцати или более секунд без перерыва, она смогла продемонстрировать нам достаточно продолжительный ответ, что возможно лишь в том случае, если она в сознании.
Последний аргумент против тех, кто сомневался в нашей трактовке мозговой деятельности Кэрол, – из области философии. После тяжелой травмы головного мозга, когда просьба шевельнуть рукой или пальцем сопровождается соответствующим моторным ответом, это воспринимается как признак осознанности. Аналогично, если запрос на активацию премоторной коры, воображая перемещение руки, сопровождается соответствующей реакцией мозга, разве не следует признать за этим ответом то же значение?
Скептики могут утверждать, что реакции мозга – менее надежные или непосредственные, чем двигательные реакции. Однако, как и в случае с двигательными реакциями, эти аргументы могут быть разбиты с помощью тщательных измерений и объективной проверки. Например, если человек, который, предположительно, находится без сознания, поднимает руку в ответ на просьбу только один раз, у нас останутся некоторые сомнения относительно того, находится ли он в сознании. Движение могло быть случайным, совпавшим по времени с просьбой. Однако если тот же человек повторил движение в ответ на десять команд в десяти отдельных случаях, вряд ли кто-нибудь усомнится, что он действует сознательно. Точно так же, если бы этот человек мог активировать свою премоторную кору в ответ на команду (когда ему предложили, например, представить игру в теннис) и мог повторить это во время каждого из десяти экспериментов, разве не должны мы признать в таком случае, что он в сознании?
ebooksa