Архивы Дрездена: Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да, детка, – кивнул я. – Отказываюсь. Не получить ее тебе. Короче, нет.

Глаза ее злобно сузились, и… произошло нечто, чего я никогда еще не видел. В лавке сделалось темнее. Я не имею в виду, что свет погас, нет. Я имею в виду, что все потемнело. Воздух заполнился почти неслышной вибрацией, от которой заныли глазные яблоки, и из всех углов полезли тени, словно на замедленном воспроизведении фильма о том, как растет плесень. Тени приближались, заполняя собой помещение лавки, и с ними наползал на меня гнусный, липкий холод. Стоило теням коснуться розетки, от которой тянулись провода к паре настольных ламп, и те сами собой померкли, а потом погасли совсем. Тени накрыли собой радио, и голос Ареты Франклин понизился до шепота и оборвался. Затем они доползли до кассового аппарата, погасив диоды на его панели, прошлись по старому вентилятору под потолком, и его лопасти перестали вращаться. Тени подобрались к Боку, и он побелел как полотно и задрожал. Рука его еще сильнее вцепилась в край прилавка, словно он из последних сил пытался не упасть.

Единственным, чего не коснулась чернота, оставался я. Тени остановились примерно в шести дюймах от меня и тех предметов, которые я держал в руках. Адский Огонь, горевший в рунах моего посоха, светился во мраке еще ярче, и искры, продолжавшие сыпаться с моего поврежденного браслета, казалось, прожигали в черных пятнах маленькие круги, хотя тьма заполняла их, стоило тем прогореть.

Такой энергии я не ощущал еще ни разу в жизни. Обычно, когда кто-то, способный наворотить своей энергией больших дел, собирает ее вокруг себя, она ведет себя активно, злобно рвется наружу. Я видел чародеев, воздух вокруг которых был настолько пропитан электричеством, что их волосы стояли дыбом; видел чародеев, сгущавших вокруг себя свет почти до состояния твердого камня; чародеев, от магии которых содрогалась земля; чародеев, окружавших себя темным, всесжигающим огнем.

Эта магия отличалась от них всех. Какой бы ни была энергия, которой пользовалась Алисия, она не заполняла собой помещения. От нее распространялась абсолютная неподвижность. Не покой – в покое есть что-то мирное такое, приемлемое. Эта неподвижность представляла собой какую-то жуткую, голодную пустоту, нечто, черпающее силы из небытия. Она складывалась из пустоты от утраты любимого человека, из тишины в промежутках между ударами сердца, из неизбежной пустоты, ожидающей каждую прогоревшую и остывшую звезду. Эта энергия в корне отличалась от всех бурлящих огнем жизненных сил, из которых складывается известная мне магия, – и она была сильна. Бог мой, еще как сильна!

Меня начало трясти: я как-то вдруг сообразил, что мне нечего противопоставить этой силе.

– Мне не нравится ваш ответ, – с улыбкой произнесла Алисия.

Нехорошая у нее вышла улыбка: медленная, зловещая. На ее щеке обозначилась ямочка. Адские погремушки, ну и гадкая же ямочка!

Во рту у меня пересохло, но голос мой, когда я заговорил, звучал ровно и уверенно:

– Жалость какая! Однако, если вас так огорчает то, что вам не хватило экземпляра, я предложил бы вам искать его вместе с Коулом.

Мгновение она смотрела на меня лишенным всякого выражения взглядом.

– Вы с Коулом? – спросила она наконец.

– Нет, – заверил я ее. – Честно говоря, мне пришлось опрокинуть на него машину, когда он пытался отобрать у меня книгу.

– Лжец, – произнесла она. – Если бы вы и правда сразились с Коулом, вы были бы уже покойником.

– Тем не менее, – скучающим тоном ответил я, – я говорю вам в точности то же, что уже сказал ему. Это моя книга. Вы ее не получите.

Она задумчиво поджала губы:

– Погодите-ка. Вы были тогда в морге. В вестибюле.

– Теперь он называется Институтом патологоанатомии.

Взгляд ее вспыхнул.

– Вы нашли это. Вам удалось то, что не получилось у Гривейна.