Орда была разделена на 7 округов и 105 волостей. Северные территории были крайне бедными даже по местным меркам, а на юге дополнительным источником доходов служили рыболовство и соледобыча. Доля грамотных не превышала 3 %, в том числе русской грамотой владел лишь один человек из ста. О степени цивилизованности мест говорят отчеты врачей, исследовавших в начале XX века очередную эпидемию чумы и отмечавших, что население повсеместно распределяло одежду и постель зачумленных между собой.
Местная феодальная элита восприняла две петроградские революции как шанс получить больше возможностей. Еще весной 1917 года беки и баи надели красные банты, а после победы большевиков принялись создавать «Советы». Вполне естественно, что забитое и неграмотное население избирало в Советы заслуженных людей из числа крупных латифундистов и скотовладельцев.
На этом фоне всеми красками расцвели проходимцы и авантюристы, самым колоритным из которых стал Мухамедьяр Тунганчин.
30-летний Тунчанчин был потомком Букей-хана и в силу происхождения вполне неплохо устроился еще при царском режиме. Он служил переводчиком в Тургайском правлении и испытал определенные сложности после революции из-за обвинений в сотрудничестве с жандармским управлением. В 1918 году Тунчанчин вступает в большевистскую партию и предлагает свои услуги в «установлении советской власти» в Букеевской орде. Ни одного большевика на всю огромную территорию Орды в это время не было, и ленинцам выбирать особо не приходилось.
Обратившись напрямую к Ленину, Тунчанчин получает невероятно высокую должность начальника Киргизского (то есть Казахского) отдела Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР. Более того, он входит во ВЦИК – высший орган советской власти республики. Этой чести, например, не удостоились ни Трусов, ни Трофимов, ни Лемисов. В качестве резиденции бывший царский чиновник выбирает знакомую с детства Ханскую ставку, которая удалена от дутовских банд и относительно безопасна. Здесь он принимает должность местного военного комиссара.
Выйдя на контакт со старыми феодальными кланами, Тунчанчин стремительно провозглашает власть Советов по всей территории Орды. Взамен он получает неслыханное по меркам гражданской войны снабжение, часть из которого разворовывается, а часть просто приходит в негодность. Сто тысяч рублей тратится на посуду для столовой, столько же – на инструменты для духового оркестра, за 150 000 рублей приобретается десяток пишущих машинок, а за 23 000 – шкаф для военкомата. Если вспомнить, что месячная зарплата квалифицированного работника в это время не превышала тысячи рублей, становится очевидно, что сметы оказались весьма завышены[1276].
Некоторые из приобретений были лишены всякой смысловой нагрузки, кроме самодурственной. К примеру, Орде были выделены триста жаток, 150 косилок и 15 000 кос. Поскольку вся пашня умещалась на 300 десятинах, это имущество просто осталось ржаветь на станции Сайхин. Такая же судьба постигла великолепные палатки Красного Креста из прочного брезента и десятки тюков с пропагандисткой литературой на русском и тюркских языках.
Тунганчин выстраивает типичную азиатскую деспотию. Никакие коллегиальные органы ему не нужны, и первым делом он загоняет в политическую резервацию местных немногочисленных большевиков, угрожая им арестами. Он повсеместно подчеркивает, что является абсолютным представителем всемогущего Центра, что решение любого вопроса замыкается лично на него и что именно он определяет, выделить, к примеру, какому-то селению хлеб или нет.
В руководство местных Советов входят представители именитых родов. Почти каждый вечер Тунганчин устраивает приемы с черной икрой, шампанским и прочими излишествами.
Комиссар обзаводится личной охраной, вооруженной шашками в серебряной оправе, для оснащения которой были выделены английский шевиот и для верховой езды – 20 превосходных скакунов. Английского сукна, кстати, было получено 70 000 аршин, абсолютное большинство которого просто исчезла со складов.
Вполне естественно, что жизнь на широкую ногу не оставляла времени выполнять прямые обязанности. Широко разрекламированный «первый киргизский революционный полк», сформированный осенью 1918 года, представлял собой триста вечно голодных и оборванных людей. Время от времени Тунчанчин проводил смотр этого странного войска, требуя, чтобы его приветствовали не иначе, как «Здравия желаю, господин комиссар!».
Ни к каким боевым действиям эта часть, естественно, готова не была. Четыре заржавевшие пушки сиротливо стояли в качестве декорации на центральной площади Ханской ставки, а пулеметы были свалены в неохраняемый склад.
Еще в июне 1918 года Исполком по делам Управления Киргизской степью (то есть Тунганчин) пишет неслыханное по своему содержанию письмо в Гурьев к генералу Толстому. Советский Исполком просит командующего уральскими белоказаками не проводить рейдов против киргизов, поскольку последние не отбывали воинской повинности и не могут оказать сопротивления, и, вообще, они народ темный и активного участия в партийно-классовой борьбе не принимающий[1277].
В марте 1919 года восточнее, в Тургае, вспыхивают военные события. Сюда прибывает отряд «Алаш-Орды», то есть казахских националистов. Его командиры вначале заявляют о преданности советской власти, но вскоре совершают переворот, в ходе которого арестовывают и расстреливают местных большевиков.
Тунганчин вступает с мятежниками в контакт с понятной целью перейти на их сторону в случае военных изменений[1278]. И вместе с тем такая своеобразная модель «установления советской власти» предохраняет большевиков от открытого присоединения киргизской верхушки к белым. 28 мая в Ханской ставке открывается съезд киргизов, на который прибывают 167 делегатов. Отдельную фракцию формируют меньшевики, правые эсеры и националисты, объединившиеся в группу «Джегер». Но она вполне дружественна Советам. Ее представитель произносит речь о том, что колчаковщина несет реставрацию монархии и поэтому весь киргизский народ должен сплотиться для защиты революции.
На съезде присутствует Нариман Нариманов, который вместе с Тунганчиным и Лукашевым принимает парад. Нариманов вручает 1-му киргизскому революционному полку почетное знамя[1279].
В октябре белоказаки совершают налет на Сайхин, захватывая три вагона с боеприпасами и орудие. Никакого противодействия им «первый киргизский полк», разумеется, не оказывает.
Наблюдавший все это разорение и самодурство спецуполномоченный Вадим Лукашев направлял развернутые – по полсотни страниц – доклады в ЦК, но повлиять на ситуацию не мог. Ценой неимоверных усилий он открыл клуб, в котором стал показывать революционное кино, заставил отказаться от слова «господин» в приветствиях и путем больших усилий довел численность красного киргизского полка до 800 сабель. Три четверти полка вскоре было передано в действующую 4-ю армию и ушли на фронт.
Лишь в 1920 году, когда война откатилась далеко на восток к Иркутску и Самарканду, чекисты арестовали Тунганчина, и в Букеевскую орду пришли, наконец, социальные перемены. Впрочем, Тунганчин недолго сидел в тюрьме. Вскоре он вышел на свободу, устроился на хозяйственную должность, которую и занимал вплоть до Большого террора 1938 года.
Калмыкия
ebooksa