Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

22
18
20
22
24
26
28
30

Председатель губисполкома Липатов писал, что в большинстве случаев военкомы восстанавливали против себя крестьян, требуя квартир, прислугу и бесплатного продовольствия. Был случай, когда военный комиссар взял с собой в купе поезда теленка и сено. А красноармейца, который просился в вагон, этот комиссар сбросил с подножки.

Были и полуанекдотичные случаи. В Енотаевский уезд выехала инспектор внутреннего отдела, молодая девушка, которая поругалась с местным советским лидером и хотела его застрелить. Ее арестовали, и Липатов с определенным трудом ее вызволил[990].

Прибывший в Никольское из Астрахани в качестве инспектора Козлов разогнал местную парторганизацию, а знакомый нам Дайковский, оказавшись в Черном Яру, окружил себя молоденькими девушками, которым выдал партийные билеты и стал заменять ими местных партийцев[991].

Со злоупотреблениями пытались бороться. В Кайсацкой степи, например, за систематическое пьянство, очевидно, мешавшее в работе, был снят с должности военком Буланов[992].

Но партия большевиков захлестывалась массовым притоком не подготовленных к управлению людей. Обвинять в этом большевиков, конечно, нелепо, потому что не они ограничивали предыдущие столетия доступа обычных людей к образованию и культуре. Они, как и эсеры годом ранее, оказались перед фактом желания множества людей примкнуть к правящей партии в условиях дефицита собственных кадров.

В селе Троицком в партию вступило 70 человек[993]. В селе Молчановке Николаевского уезда в партию записалось 75 человек, и местный комитет планировал довести это число до двухсот[994]. В Пришибе (Царевский уезд) в партию вступили 500 человек[995]!

Мероприятия по созданию первичных организаций в селах напрямую оплачивались из бюджета[996].

В Теплинке Красноярского уезда один из жителей записался в компартию только для того, чтобы отобрать дом у тещи, перешедший к нему по разводу с женой. В соседней Сафоновке в комячейку «записались такие члены, которые записались исключительно по соображениям, что партия даст им власть отбирать коров и пр.». Обе ячейки были расформированы и созданы заново[997].

С осени 1918 года вступление в компартию стало означать не только административные преимущества, но и реальную возможность призыва на фронт. Так, в Икряном в армию была мобилизована половина из 60 местных коммунистов[998].

Некоторые ячейки представляли собой просто вооруженные отряды. Например, в Петропавловке[999] в парторганизации состояло 20–30 коммунистов, которые были хорошо вооружены и организованы. В Цареве организации РКП(б) не существовало вплоть до середины августа. Сформировать ее удалось только из отряда красноармейцев, который буквально на следующий день покинул город и отправился охранять переправы через Волгу[1000].

Неожиданных сложностей добавило переименование правящей партии.

Население глубинки связывало свои неприятности с неизвестно откуда появившейся компартией, которая сменила пользовавшихся симпатией… большевиков. В хрониках содержится удивительная запись, ярко иллюстрирующая глубину общественной мысли того времени: «У крестьян сложилось такое убеждение, что раньше, когда в начале революции у власти были большевики, было все хорошо. Теперь же, когда коммунисты, стало хуже. И поэтому в деревне родился лозунг: бей коммунистов – да здравствуют большевики!»[1001]

Образование

Константин Бакрадзе вел упорную борьбу за народную школу. Он вел ее против неграмотности, военных нужд и интриг бакинской партии. После распада Партии левых эсеров Бакразде не стал заниматься созданием на ее руинах Партии революционных коммунистов, а потом стал беспартийным.

Бакрадзе переживал за образование и перессорился на этой почве с большинством остальных советских ведомств. Он выселил всемогущие профсоюзы из дома Печенкина, забрав его под комиссариат и публичную библиотеку. Он пытался изъять у комиссариата соцобеспечения дом Шелехова. Он вступил в конфликт с горсоветом по поводу дома Губина. Он требовал от губисполкома бюджета и зданий для детских садиков, школ, училищ и студенческих аудиторий[1002].

Суровая жизнь вносила коррективы. Из шести открытых Бакрадзе детских садиков осталось только три. Остальные были реквизированы военным ведомством. Уже в августе прекратила работать народная консерватория[1003]. Правда, вместо нее на Почтовой улице открылось Музыкальное училище[1004]. По установке из Центра были проведены выборы учителей. Смысл выборов состоял в исключении из образовательного процесса преподавателей, настроенных к советской власти отрицательно. В результате были забаллотированы 83 человека только в Астрахани: восемь преподавателей Мариинской гимназии, шесть – гимназии Безерман (включая саму Безерман) и т. д.[1005]

Удавалось поддержать работу нескольких народных гимназий, технических и бухгалтерских курсов, но главным предметом гордости и заботы Наркомпроса стал Астраханский университет. Он был открыт 15 сентября в бывшем особняке нефтепромышленников Меркульевых[1006]. Играл «Гуадеамус». Бакрадзе произнес вступительную речь. Профессор Усов дополнил его, указав, что жизнь на Землю могла быть занесена метеоритами, и «не дело ли Человека Будущего построить правильные отношения с соседними светилами, вероятно, тоже населенными, пусть и не людьми?».

В Университет можно было поступить с 16 лет. Были открыты три подготовительные группы, в которых изучали русский язык, литературу, математику, географию, ботанику, зоологию и другие предметы, хорошо знакомые сегодня учащимся старших классов средней школы.

В Университете имелось три факультета, сгруппированных несколько непривычным для сегодняшнего восприятия образом:

– социально-экономический (политэкономия, статистика, теория права, римское право, русская и французская история);