Архивные записи об этих событиях содержатся в докладной председателя Реввоенсовета XI армии Александра Шляпникова на имя Владимира Ленина.
Еще с декабря 1918 года, – пишет Шляпников, – в городе идут разговоры о восстании. В их основе лежит «недовольство местной властью с ее порядками, особенно продовольственной и административной разрухой, беспорядочными арестами, производимыми не только ЧК, но и различными сельскими и волостными ком. ячейками, комитетами бедноты, отдельными комиссарами и т. д.»[1045].
Грасис, Колесникова и Бош, проводившие активную политику ломки «астраханской мелкобуржуазной среды» путем активного использования ЧК и комбедов, полного отстранения уважаемых в народе местных лидеров, быстро добивались сдвигов в общественных настроениях в антисоветскую сторону.
Особо недовольны были солдаты 45-го и 180-го полков, мобилизованные из незнакомых с крепостничеством астраханских сел. У них были причины: «не подготовлены помещения, нет обмундирования, солдаты, как скот, в том, в чем пришли, валяются на полу, в грязи».
Из 1-го Астраханского караульного батальона проверяющие сообщали, что «дисциплина отсутствует, помещения тесные, многим красноармейцам не на чем спать, не хватает белья и обуви, много венерических, не осмотренных врачами больных. Для нужд батальона всего три лошади, в то время как для командира тоже три коня, которых он держит при своей квартире»[1046].
О состоянии дел в армии убедительно свидетельствует отчет полевого контролера Синикова, проводившего ревизию в Калмыцком полку: «красноармейцы (калмыки) не имеют совершенно нательного белья и по два-три месяца ходят в своих лохмотьях, что и завелось несметное число паразитов, в баню ни разу не ходили, и тела покрылись толстой чешуей грязи, по-русски говорит очень незначительная часть, сапог нет совершенно, находятся почти что босыми в каких-то чунях наподобие лаптей, и те все оборванные». Не было котлов для варки еды, кипятильников чая, печей. Особенно в жутких условиях находились лошади: голодные, запаршивленные, в страшной тесноте, без всякого ухода: «ввиду недоедания и плохого ухода ежедневно погибает около десятка лошадей, оставшиеся едва влачат свое жалкое существование…»[1047]
Такая же картина наблюдалась в Красноярском полку. В относительном порядке были только Мусульманский и Железный полки, а также полк интернационалистов. Впрочем, с обмундированием и там были проблемы.
В саду Богемия и на ипподроме[1048], где стоял Калмыцкий полк, пало до 1000 лошадей, чьи трупы никто никуда не вывозил. За каждой павшей лошадью стояли лишенное тягловой силы крестьянское хозяйство и падение сбора хлеба.
Логики в такой ускоренной мобилизации не было. Фронт находился в пятистах километрах за заснеженными необжитыми степями, и прямой угрозы городу извне не существовало. Зато угроза сформировалась изнутри. Гарнизон Астрахани разросся до 20 000 человек, которые были вооружены, голодны и недовольны проводимой политикой.
«Люди, стоящие во главе дела, – писал контролер Сиников, – как видно, мало заботятся о пользах и нуждах вверенных им частей и учреждений, а числятся лишь на бумаге для получения жалованья и расхищения народного достояния». В частях начинают идти разговоры о выступлении. Проходят даже встречи между солдатами из разных подразделений. Командного состава на них нет – только рядовые и прапорщики.
С тем чтобы продемонстрировать силу, 22 января Шляпников проводит военный парад.
Буквально на следующую ночь вспыхивает мятеж. Пятьсот солдат из 180-го полка выдвигаются к крепости. Часть из них рассредоточивается в сгоревших домах на Московской ул., а около половины, смяв часовых, входят в Кремль и дают на радостях несколько выстрелов.
Разумеется, никакой особой конспирацией это выступление не отличалось. Расположенный в Кремле коммунистический Железный полк был быстро поднят по тревоге, рассеяв и разоружив мятежников. Тех, кто бежал за пределы крепости, частью тоже переловили, а остальные вернулись в казармы.
Всего было арестовано 247 человек, из которых 217 через пару дней освободили. Ни одного представителя комсостава среди них не было.
И здесь мы читаем очень важное замечание Шляпникова: «Никаких прямых или косвенных указаний на то, что те или иные группы интеллигенции или офицерства принимали участие в подготовке мятежа, нет. Эта вспышка служит явным показателем существующего поворота в офицерстве и интеллигентских кругах»[1049].
Зато отравился секретарь партячейки Железного полка, чья причастность к выступлению была установлена.
В далекой Москве затаивший злобу Карл Грасис незамедлил воспользоваться волнениями в Астрахани для дискредитации своих врагов, изгнавших его с должности начальника Особого отдела Каскавфронта. В письме в адрес нового председателя Реввоенсовета фронта Константина Мехоношина он обвинил в подготовке выступления лично Мину Аристова, указав, что о возможном восстании знал и руководитель местной юстиции Сергей Генералов. Карл Грасис сообщал, что заговорщики поддерживали связи с белым Гурьевым и с Антантой.
«Нам известно, как живут наши советские астраханские деятели (кутежи, шансонье, артистки и т. д.), – писал Грасис командованию фронта, – и возникает вопрос: откуда берутся средства? Нельзя такое бесшабашное разгильдяйство объяснять только хищением советских сумм. Тут есть более законный источник доходов: деньги союзников. Есть агентурные данные. Определенно известно от самих белогвардейцев, что происходит вербовка солдат в отряде Аристова»[1050].
Более того, Грасис напросился на прием к председателю ВЦИК Якову Свердлову и попросил того «произвести основательную чистку в Астрахани»[1051].
Январские события явно продемонстрировали отсутствие в Астрахани какой-либо реальной контрреволюционной организации и вместе с тем ярко выраженное волнение в среде самих работников и красноармейцев.
ebooksa