Подходя к Причастию, мы читаем молитву: «Верую, Господи, и исповедую, что Ты воистину Христос, пришедший в мир спасти грешников, из которых я первый». Если я первый из грешников, то как я могу говорить, что я спасусь, а другие нет? Если я имею надежду на спасение, то я войду в Царствие Божие последним, после всех, именно потому, что я – первый из грешников. И если я думаю о вечных муках, которые кому-то уготованы, то думаю прежде всего о том, что именно я за свои грехи достоин вечных мучений, а не о том, что другие будут мучиться, пока я буду наслаждаться райским блаженством.
Нельзя ограничивать милость Божию, ставя Богу рамки, вне которых Он не может спасать людей. Когда святителя Филарета Московского спросили, считает ли он ересью лютеранство, он ответил: «Я не говорю ни то, что это ересь, ни то, что это не ересь. Для того чтобы решить, ересь это или нет, нужен Вселенский Собор». Но сегодня есть немало людей, которые считают, что всё знают лучше, чем Филарет Московский или Феофан Затворник, для них все ответы ясны: они «знают», где ересь, где не ересь, кто спасется, кто не спасется. И уверены, что если кто и спасется, то первыми будут они.
К счастью, это явление в Церкви маргинальное, и такое отношение характерно для меньшинства. В большинстве случаев верующие понимают, что православие несовместимо с оскорбительным, уничижительным отношением к другим людям, даже к еретикам, врагам Церкви, атеистам.
Все сказанное не отменяет того, что Православная Церковь считает себя Церковью, основанной Самим Христом. А значит, именно она – «столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:15), именно она ведет людей ко спасению. Этой убежденностью проникнута вся церковная проповедь. Но эта убежденность не должна превращаться в безоговорочное осуждение всех остальных. Мы вправе говорить о различиях между православием и иными конфессиями, указывать на ошибки и заблуждения инославных, но не вправе осуждать их на вечную погибель. Конечный суд о судьбе каждого человека принадлежит Богу.
Разбойник, распятый вместе с Иисусом, не был ни крещеным, ни православным, ни праведным, ни благочестивым. Но за одно лишь покаянное обращение к Спасителю был немедленно введен в рай (Лк. 23:39–43). Никто, даже Церковь, не вправе запретить Богу спасать людей так, как Он хочет, и там, где Он хочет.
Мытарь из притчи Иисуса Христа (Лк. 18:10–13) тоже не был ни православным, ни праведником. Он сознавал, что перед лицом правды Божией и справедливости Божией он не выстоит, что единственная надежда для него – милость Божия, не знающая границ, не имеющая пределов. Мытарь не смел даже взглянуть на фарисея, который молился в нескольких шагах от него, потому что был уверен, что тот во много раз лучше него, тогда как первый из грешников – он, мытарь. Именно потому он и был оправдан Богом.
Подлинно православный человек – это тот, кто, как мытарь, входя в храм, не смеет поднять глаза к небу, потому что сознает, что если есть на этой земле самый грешный человек, то это – он сам. Вопрос о спасении или неспасении такой человек ставит только применительно к самому себе: спасусь я или нет? А спасение других предоставляет Богу.
67. Многие пожилые люди не ходят на службу из-за того, что не могут долго стоять. Почему бы в православных храмах не поставить скамейки, как у католиков и протестантов?
Стояние прямо является тем положением тела, которое с библейских времен считается нормативным при молитве. Известный духовный писатель архимандрит Гавриил (Бунге), бывший католик, хорошо знающий традиции богослужения на Западе, размышляет: «Современный западный человек, высоко ценящий спорт и движение, в духовной жизни своей стал существом сидящим. Он проводит сидя не только бо́льшую часть времени общего богослужения, но и во время личной “медитации” пребывает в сидячем положении, в спокойной и ненапряженной позе… Сколь отлично от этого отношение к молитвенной позе, свойственное людям Библии или отцам! Не спокойное сидение, но напряженное стояние характеризует молящегося. О нем говорится как о “стоящем в доме Господнем, во дворах Господа Бога нашего” (Пс. 133:1), как о том, кто “станет на святом месте Его” (Пс. 23:3), будь то самодовольный фарисей или сокрушенный мытарь, который едва осмеливается стоять поодаль (Лк. 18:11, 13). Совершенно очевидно, что и Христос призывал Своих учеников: “Встаньте и молитесь” (Лк. 22:46)… Также и евангелист Марк, когда говорит о молитве, не пишет просто “когда вы молитесь”, но самым конкретным образом: “когда стоите на молитве” (Мк.11:25)».
В то же время известно, что в древности за богослужением не только стояли, но и сидели. В частности, сидя слушали псалмы, чтения из Ветхого Завета и из Апостола, чтения из творений отцов Церкви, а также некоторые песнопения, например «седальны» (само название песнопения указывает на то, что слушали его сидя). Вставать было принято в наиболее важные моменты богослужения, например при чтении Евангелия, при начале Евхаристического канона. Возгласы «Премудрость, прóсти», буквально означающий «Встаньте, ибо услышите мудрость», был именно приглашением диакона встать для совершения определенных молитв после сидения во время предыдущих молитв. То же значение имеет возглас на Литургии «Станем добре, станем со страхом…».
Широко распространено мнение, согласно которому характерным отличием православного храма от католического или протестантского является отсутствие в нем сидений. На самом деле древние богослужебные уставы в своих рекомендациях исходят из наличия в храме сидений. Отсутствие сидений в храме не характерно для греческих храмов, где, как правило, предусмотрены скамьи для всех, кто участвует в богослужении.
В Русской Церкви нет обычая садиться во время чтений и вставать только в наиболее важные моменты богослужения. Он сохраняется лишь в монастырях, где для монахов вдоль стен храм устанавливаются стасидии – высокие деревянные кресла с откидным сиденьем и высокими подлокотниками. В стасидиях можно как сидеть, так и стоять, опираясь руками на подлокотники, спиной на стену.
В некоторых современных русских храмах есть сидения, расположенные вдоль стен и предназначенные для пожилых и немощных прихожан, а также для матерей с детьми.
Святителю Филарету Московскому приписывают изречение: «Лучше сидя думать о Боге, чем стоя о ногах». Стояние на молитве возможно для тех, кто способен его физически переносить. Но оно не должно превращаться в пытку для тех, кто не может долго стоять в силу возраста или физического состояния. Для таких людей в храмах должны быть предусмотрены сидячие места.
68. Поклонение иконам – это идолопоклонство. Бог в Библии запретил поклонение идолам, а иконы – не что иное, как идолы
Это неверно. В Ветхом Завете запрещается поклонение идолам, но иконы от идолов отличаются коренным образом. В VIII–IX веках, когда на Церковь обрушилась иконоборческая ересь, вопрос этот был детально разработан, и почитание икон из благочестивой традиции превратилось в церковный догмат.
В Ветхом Завете существовал строжайший запрет на изображение Бога. Первая заповедь закона Моисеева гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог Ревнитель» (Исх. 20:4-5). Запрет на изображение Бога сохраняется в иудейской и мусульманской традициях. В синагогах и мечетях нет даже изображений людей: эти культовые здания украшаются только орнаментом или символами.
Ветхозаветный запрет на изображения был направлен против идолопоклонства, что разъясняет автор Второзакония, говоря о том, почему нельзя изготовлять кумиры и подобия: «Дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину, изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы, которая летает под небесами, изображения какого-либо гада… какой-либо рыбы… и дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им» (Втор. 4:16-19).
Любое изображение невидимого Бога было бы плодом человеческой фантазии. Однако Новый Завет был откровением Бога, Который стал Человеком, то есть сделался видимым для людей. С той же настойчивостью, с какой Моисей говорит о том, что люди не видели Бога, а только слышали Его голос (Втор. 4:11–15), апостолы говорят о том, что они видели Его: «И мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца» (Ин. 1:14); «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали… о Слове жизни» (1 Ин. 1:1).
То, что невидимо, то и неизобразимо, а что видимо, то можно изображать, так как это уже не плод фантазии, но реальность. Эта богословская установка была окончательно сформулирована в ходе борьбы против иконоборческой ереси VIII–IX веков, однако она присутствовала в Церкви с первых веков ее существования.
ebooksa