Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да нет, просто так.

Отказ женщины ничего не значил для Закутина. «Все-то они недотроги… — затаенно злорадничал он. — Да кабы девочка нецелованная — чем после ей доказать? И кто это поверит, что ссильничал. За руку не тянул, сама приперлась на кордон. Пришла, денежек маловато — сама подвалилась! Нет, никуда она жаловаться не побежит, не станет срам о себе разносить по поселку. Тем более, что сын вертается с фронта».

Такой притягательной, такой соблазнительной оказалась эта открытая, эта красивая женская чистота.

«Вот мы и распочнем кулацку-то недотрогу», — опять позлорадничал Лукьян и ему, в этом замутненном своем сознании, уже надо было поскорей смять в женщине то, что сияло на ее лице детской улыбкой, что поднимало Дарью Гавриловну над ним. На нее надвигалось искаженное похотью лицо Закутина.

— Бес тебя помутил, опомнись… Я закричу!

Лукьян помнил: Степка, Степка ворочается домой… Злое, пьяное нетерпение завладело им.

— Закричу-у… А кому? Медведушке-батюшке… Разжарила ты меня, баба… — сопел он в плотную скобу своей черной бороды. Его пальцы уже цеплялись за пуговицы полушубка женщины. — Ну, чево ты так глазами налилась… Вались сваха от страха! Кто ко мне попадется — не сорвется…

— Отыми руки!

— Слушай, у меня всево полно — озолочу. Да я тебе кофту, платье… Рубаху верну!

Не говорить бы Закутину о рубахе…

Будто чья-то сильная, свойская рука разом выдернула из ледяной воды страха слабеющую женщину. Ее захватило зло. «Чужим, нахватанным добром хвастаешь!» Уже собранная вся, Дарья Гавриловна вырвалась из рук Лукьяна и в великой надежде высоко, проссительно закричала — закричала о спасении ко всему доброму в этом прекрасном весеннем мире.

И мир услышал оскорбленную Женщину.

Отступая к забору, Дарья Гавриловна запнулась, она уже падала… И тут с ясного неба ударил близкий оглушающий гром.

И зло сверзлось.

10.

Первое, что кинулось в глаза Степану от калитки — это белый кошель с заплечными лямками на крыльце. На ходу он коснулся его и удивился: куда это батя собрался, неужто в соседнюю деревню? А что, жена съехала со двора и вольный он теперь казак. За домом, за скотом сын досмотрит — можно пробежаться до сударушки, а мучка, конечно, не помешает…

Парень шел быстро, очень захотел пить и потому не взглянул в сторону ограды, не увидел ни чужой лошади, ни отца с чужой женщиной. Впрочем отсюда, от крыльца, была видна лишь боковина скотного двора, а лошадь-то Дарья Гавриловна увела в денник, к картофельной яме.

В доме чуть выстудилось и в сырой тишине остро пахло свежевыпеченным хлебом.

«А ведь он дрыхнет! — с досадой решил Степан у кадки с питьевой водой, что стояла у самого порога. — Да, поневоле вспомнишь: живет кошка, живет и собака… Вот, напился, нажрался — дави подушечку, пускай себе пузыри… А вылежится и одна заботушка: к сударушке на огонек. Ну, пора отваживать кота от масленицы. — Степан сдержал себя, а так и подмывало рубануть сапогами по горнице да растолкать отца на кровати, да ухватить его за грудки. Это молодая слепящая ярость гнала парня к кордону от самого мостика. Пожаловалась в дороге мать: что такова, деревянные вилы вчера нечаянно сломала. А Лукьян опять налетел и с матюгами, и с тычками в грудь. Подумать, сколько же зла злючего в одном человеке сошлось и никакова прижима этому бесовскому злу!»

Еще там, на тракте, проводив мать, негодовал Степан: да, батя, давно ты вызверел. И в этом скором зле грубо, необдуманно равнял: на фронте чужое зло громили, а тут мать от своего мучится долгими годами. Ну, фашизм в прямом бою одолели, а со своим-то злом как же? Жаль, не поумнел ты с годами, отец. Вот встанешь с постели и надо потрясти тебя за крутые плечики: сколько же можно глумиться над матерью!

Все же порастряслась за пробежку до кордона та ярость и не заглянул Степан в горницу, не поднял отца с постели. Здесь, в избе, жадно попил холодной воды и только поставил ковш на крышку кадки, как раздался тот первый, тот призывный женский крик. «Откуда у нас в эту распутицу чужая баба? — заметался в мыслях Степан. — Из деревни Трактовой разве… Может, батина сударушка прилетела по сговору. Видно, знала, что хозяйки на кордоне не будет… Да не медведь ли ее перехватил на подходе к кордону, надрывается-то где-то у самой ограды…»