Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

Только вчера Закутин рассказывал за ужином, что не раз уж ломились до его скота и шатуны по зимам, и те голодные медведи, что поднимались из берлог весной. Оно понятно: охотников в войну в Причулымье сильно поубавилось, а зверье-то плодилось, забывало страх.

Степан помнил: двустволка отца всегда висит в кути за печью — мало ли какой случай. И припасы тут же, на глазах. Пулевые патроны лежат в ящичке слева, всегда слева.

На крыльце он тотчас определил, откуда рвался женский крик — этот высокий зов о помощи, о защите.

Э, да она по нужде в денник забралась! — догадался Степан. — Вот уж не ожидала, что медведь ее там встретит. А в деннике же корова, теленок… Ужели задраны, молчат!

Напружиненный, с твердой рукой Степан в считанные секунды оказался у амбара — оттуда и только оттуда открывался денник для скота. Он сразу все увидел, сразу все понял, лицо его отяжелело, как-то странно застыло, и только глаза загорелись сухим диковатым огнем.

Нет, это не сударушка отцова объявилась на кордоне — зачем бы сударушке так блажить! Да-а… ко всему ты, Лукьян Закутин, еще и насильник, — с каким-то радостным ожогом сознания успел подумать Степан, и вдруг его пронзило, потрясло удивленье: война-то для тебя, оказывается, еще не кончилась. Вот где выпал последний выстрел…

Доводилось и не раз видеть во фронтовой полосе весь ужас надругательства над женщиной. Лютел он с товарищами в бою и страшным было солдатское возмездие. Разом забыл Степан, что перед ним отец, что он в тайге, на родном кордоне. Та правая, давно утвердившаяся в нем мысль, что зло насилия должно быть повержено, привычно, безотказно сработала и тут.

Громко, властно вскрикнул Степан и не ошибся: Лукьян обернулся. Бешеный взгляд, хищный оскал зубов, да еще и вскинутый грозящий кулак — знакомое зло в зверином обличье бесновалось в деннике. Именно такое, всюду схожее зло солдат и разил на передовой. Он весь был сейчас грозным возмездием, Степан. Ружью передалось состояние солдата, они стали одним слитным целым: приклад, дуло — все как бы сделалось живым продолжением человека, такое ружье уже не могло промахнуться. И немедля сработал автоматизм нажатия пальца на спуск курка. Прицельно в яркой огневой оправе рванулся убойный свинец…

Жуткая тишина тайги отозвалась на этот громкий выстрел, больно ударила по сознанию: как, разве бой уже кончился?!

И тотчас яркий свет дня, сомлевший на солнце кордон, поверженный отец, мать, незнакомая женщина, Андрей — все страшной тяжестью навалилось на Степана.

Но он остался сильным, он не дал страху подмять себя — он только что вышел из боя… Спокойно прислонил ружье к стене амбара, пошел в денник. Его чуть не сшибла ошалевшая от грома выстрела кобылка с кошелями картошки по бокам седла. Дико била копытом и косила испуганными глазами комолая корова в углу денника. Только глупый теленок ничего не понял, спокойно стоял на толстых, раскоряченных ножках там, где он только что лежал возле теплого бока своей матери.

Степан заставил себя взглянуть на мертвого отца. «Хоть глаза успел закрыть… — успокоенно подумал он и вспомнил оправдательные слова: „Пуля шельму метит“. И недавнее материнское: „Бог долго терпит, да зато больно бьет…“ Все так и случилось по мудрости. Тому и быть!»

У него неуемно дергалось правое веко. И черным, чугунным блеском отливал широкий шрам над ухом. В глазах Дарьи Гавриловны опять вскинулся ужас, когда Степан подошел к ней. Она уже стояла у забора с опавшими плечами, с побелевшим, омертвелым лицом — сын на отца руку поднял, от такого что угодно жди…

— Не надо. Бога ради, не надо… — просительно шептала она застывшими губами. Руки и ноги ее дрожали то ли от первого, то ли от этого, второго, испуга. Не зная, не предполагая, с чем подходит к ней этот парень со своей странной, пугающей улыбкой, она инстинктивно вскинула в защите руки: — Пожалей…

Степан понял состояние женщины, торопливо, неловко успокоил ее и вывел из денника. Сухо рассмеялся.

— Натерпелась ты страху…

— Н-нет, — не веря этому своему возражению, тихо отозвалась Дарья Гавриловна. Парень усадил женщину на лавочку возле колодца, принес из дому воды в ковше, напоил ее и сел рядом.

— Ты, тетка, откуда?

— От-туда…

— Хороший ответ. Я знаю, что не отсюда!