Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не возьму…

— Сержант! — рявкнул Степан. — Кто из нас старшой?! — и ласково заглянул Андрею в глаза. — Бери, от лишков даю, знаешь. Голодуют же твои… Давай, затягивай мешок и на лошаку. Да, а посошок-то налить надо?

— Ой, надо! — весело согласился Андрей.

Четверть самогона стояла в кути. Степан налил по полному стакану.

— А вот и капустка, давай ее сюда!

Андрей торжественно поднял стакан. Парни стояли лицом к лицу. И вдруг Степан, глядя на расстегнутую гимнастерку приятеля, на целлулоидный подворотничок, вспомнил:

— Ты дареную отцом рубаху-то взял?

— Забыл! В горнице она, на спинке стула висит.

— Забирай! А я тебе бутылку самогони домой налью…

Андрей вышел из горницы бледный, потрясенный. На вытянутых руках он держал две рубахи.

— А эта у вас откуда?

Степан обернулся, скривил лицо.

— Тебе что за дело… Взял свою и — радуйся! Ты ж видел сколько их у бати. Наверное, из другого сундука достал. Да ты чево, чево-о…

Андрей бросил на лавку рубахи и, наконец, перевел дух.

— Эта вот — отцова рубаха! Вот и пятнышко на ней. Надел, как на фронт уходить. Так берегся, а посадил пятнышко за столом…

Степан прикусил губу, приглядывался к голубому шелку рубахи, к высокой вышивке на подоле — красотища…

Андрей переминался у лавки, мучился догадками. Степан прозрел сразу, сразу соединил все и вся: мука на крыльце, рубаха в горнице, а вон, на подоконнике, смятые деньги — это ж мать Андрея была! Конечно, и глаза у них одинаковые, с голубинкой…

Андрея давила тоска. Теперь он почти ненавидел дом Лукьяна и это свое житье у Закутиных. Ему, Андрею, тоже не надо было много думать, чтобы понять, как отцова рубаха оказалась на кордоне. Выходит, плохи дела у матери с кормежкой, если она вынесла из барака самое последнее, самое дорогое, когда же она приходила сюда — год, два назад?

А может и нынче, недавно…

— Слушай, Степан, — Андрей почти взмолился. — Давай так: эту вот дареную оставлю, а родителеву заберу. Ты пойми — па-амять…