Дьякон в скромном облачении легко просительно вскидывал над собой большие руки и мягко басил:
— Ми-иро-ом Господу помо-о-лимся…
Те, кто стоял близ священника и давно знал порядок службы благословения стада, уверенно начинали молитву:
— Владыка, Господи Боже наш, имеющий власть над каждым творением…
Толпа разноголосо, готовно подхватывала слова, дружным усердием просила оградить мирское стадо от власти диавола, нападения и расхищения, от губительных болезней, удалить от него всякую зависть, искушение, колдовство, ведовство…
Полный осанистый священник в сияющей золотом ризе, все выше забирая голосом, возглашал:
— Святителю Флоре и Лавре, молите Бо-о-га о на-ас!
И затем умиленно:
— Великомученике Власий, моли Бо-о-га о на-ас!
И, наконец, торжественно взмахивая широкими крыльями фелони:
— Благослови, Господи, достояние тво-о-ое!
Не торопясь, погружал в водосвятую чашу золоченый крест, благословлял нетерпеливое, уже ревущее стадо, пастуха и народ. Вскидывалось над головами большое кропило, густые брызги освященной воды летели во все стороны…
Ваня с дружками стоял возле пастуха — крепкого бородатого мужика с широким оспенным лицом, застывшим в строгой торжественности. Длинный бич в несколько рядов тяжело свисал с его левого плеча. Серый поношенный шабур стягивал широкий кожаный ремень с набором крупных медных бляшек, на ремне в деревянных ножнах, обшитых кожей, висел нож, а в руке мужик держал свою верную жалейку.
Кончалась недолгая служба, пастуха плотно окружали бабы, ласково просили: ты уж, Костюша, надежда наша, наблюди, пригляди… Тут же его одаривали пирогами, шаньгами, вареными яйцами, молоком…
Наконец, пастух облегченно встряхивался, несуетно, размашисто крестился, кланялся народу, медленно разматывал моченый в дегте бич и к радости всей ребятни лихо щелкал им. Тут же вскинутая жалейка зовуще заявляла о себе и странно — коровы с видимой охотой шагали за мужиком.
Бабы с благостными лицами крестили вслед уходящее стадо, а мать Вани — это он явственно слышал, заботно наговаривала, чтобы у ее коровушек был ладен живот и плод, и случение, чтобы святой Власий сохранил всю скотину от жадного зверя, злого человека, от наносного поветрия, лютого падежа и всякого недоброго призора…
Сейчас, через долгие годы, когда многое из прежнего почти избылось, старик особенно остро, глубинно понимал и принимал тот молебен из прошлого, те верящие слова жаркой мирской молитвы: точно была нужда у озабоченных крестьян в обряде, в том сердечном напутном слове. Верили деды и прадеды в святость, в силу молитвы, в желанную заступу Всевышнего за скот-кормилец. Да, истинно-истинно: всяческое чистое просьбенное слово непременно оборачивается желанным добром.
Едва отдохнули телята, шумно прибежали званые еще утром внуки.
Иван Касьянович с протягом хлестал бичом, поднимал свой крик, задорил:
— Веселе-ей… Кольша-парняга, во-он той телушке укорот дай, вороти ее назад! Забегай, забегай… Вовка, Наташенька, стерегись, этот быня так и норовит боднуть. Боданет и фамилии не спросит. Скажи, какую набаловку кажет: задком кидает и хвост трубой… Геть, геть!