– Я порой говорила нашим: смело идите сквозь англичан – и шла сама.
Говорила ли она им, что у них будет удача?
– Я им говорила то, что уже произошло и ещё произойдёт.
Каким образом под Шато-Тьерри ловили бабочек её знаменем?
– Никогда этого не было и никогда это не говорилось на нашей стороне; а придумали это те, кто на этой стороне.
Что было в Реймсе с перчатками (которые король по обычаю раздавал после коронации)?
– Один дворянин потерял перчатки, но я никогда не говорила, что найду их.
Вместе с этим вздором она должна была теперь отвечать за любовь, которой её окружал народ, за то, что люди насильно целовали ей руки, делали её изображения.
– Многие женщины прикасались к моим рукам и кольцам; а что они при этом думали – не знаю.
Служили ли за неё молебны и обедни?
– Ничего об этом не знаю; а если служили, то делали это не по моему распоряжению; и если за меня молились, мне кажется, в этом нет ничего плохого.
Верят ли сторонники её короля, что она послана Богом?
– Не знаю, верят ли они в это, и полагаюсь на их сердце… Но если они и не верят, я всё-таки послана Богом!
Хорошо ли в это верить?
– Если они верят, что я послана Богом, они не обманываются.
Страница за страницей, в ответ на их расспросы, записывалась для грядущих родов история этой жизни: встреча с братом Ришаром в Труа, трагикомедия с Катрин из Ла Рошели, ожидание плена, боревуарская драма (которую они старались теперь истолковать как попытку самоубийства).
Причащалась ли она в мужской одежде?
– Да; но не помню, чтоб когда-либо причащалась вооружённой.
Долго и подробно расспрашивали об ущербе, который она нанесла епископу Санлисскому, взяв себе его кобылу, после того как он бежал при наступлении короля.
– Кобыла была куплена за 200 салютов; получил ли он их, я не знаю, но он был об этом извещён и деньги были выплачены. И я ему написала, что он может получить её назад, если хочет, и что я её не хочу, она никуда не годилась в походе.