На следующий же день после ухода бургундцев защитники города сделали вылазку. Но англичане им показали, что пока ещё ничего не переменилось: как пишет «Дневник Осады», «по возвращении это стало видно по плачу орлеанских женщин над их отцами, мужьями, братьями, убитыми или ранеными». Только потом, когда настоящая перемена произошла, самоуверенность Бедфорда оказалась крупнейшей политической ошибкой.
Пока же англичане, напротив, с удвоенной энергией вели осадные работы. В течение апреля они соорудили три новых форта: «Париж» и «Руан» на севере и Сен- Жан-Ле-Блан на юго-востоке, на левом берегу реки. Таким образом, они располагали теперь вокруг города цепью из двенадцати «бастилий», не замкнувшейся ещё только на северо-востоке, т. е. с той стороны, где не было и не могло быть никаких арманьякских баз. Между этими фортами англичане начали рыть траншеи. Самая малость съестных припасов и незначительные подкрепления ещё просачивались в город, но всё трудней и трудней.
В то же время в городе знали, что осаждающие ещё 19 апреля получили большое количество продовольствия и военного снаряжения, а также некоторые подкрепления. Со своей стороны, «Парижский Буржуа» жаловался, что в Париже цены на продукты опять полезли вверх, так как английское командование посылало под Орлеан много мяса и зерна.
Таково было положение в 20-х числах апреля, когда Карл VII, «уступая непрестанным мольбам Девушки» (и герцога д’Алансона, вырвавшего в последнюю минуту необходимые дополнительные субсидии), согласился бросить из Блуа под Орлеан свою последнюю армию. Пока Сентрай вёл переговоры с Филиппом Бургундским, можно было ещё надеяться на примирение с «Великим Герцогом Запада» ценой уступки ему Орлеана, т. е. половины Франции; в этом случае Карл VII за бургундским заслоном мог бы оставаться корольком маленького королевства на юг от Луары. В своём неизменном стремлении к «миру с герцогом Бургундским во что бы то ни стало» официальные руководители буржской политики, Режинальд Шартрский и Ла Тремуй, явно ставили на это; потому, вероятно, и Девушку всё ещё «не допускали до дела» – иначе трудно объяснить длительность её задержки в Туре. По счастью для Франции, этот расчёт не оправдался вследствие нежелания Бедфорда уступить Филиппу Бургундскому слишком жирные куски добычи, что вместе с тем, показав нелады внутри англо-бургиньонской коалиции, повело, со своей стороны, к ослаблению – не столько численному, сколько моральному – стоявших под Орлеаном английских войск. Силой вещей у арманьяков слово теперь было за теми, кто ещё верил – или опять верил – в возможность военной победы: за королевой Сицилийской, вечной противницей Ла Тремуя, на свои средства формировавшей в этот момент в Блуа обоз продовольствия для Орлеана, за её многочисленными друзьями при дворе, за герцогом д’Алансоном, за всеми, кто поверил в «помощь Божию через Девушку» или просто понял, что она способна повести за собой силы, достаточные не только для сохранения за Карлом VII маленького южного княжества, но и для восстановления королевства Людовика Святого.
При всём этом, однако, относительно Девушки было только велено, согласно постановлению комиссии, «с честью провести её с войсками»: разрабатывать план кампании никто ей не поручал. У неё самой уже было чувство, что королевская армия «поручена ей» – это она потом прямо говорила в Руане, – и она хотела использовать эту, уже видоизменённую ею, армию для быстрых и решительных действий. Но военачальники Карла VII, умудрённые горьким опытом, твёрдо решили на этот раз не совершать безумств. Когда она потребовала, чтоб её «вели туда, где Тэлбот с англичанами», они ей ответили «да, да» и затем сделали всё наоборот: повели армию левым берегом так, чтобы река отделяла её от главных английских сил, с намерением затем осторожно с этого берега перебросить в Орлеан провиант и подкрепления через одну из брешей, ещё существовавших в осадной системе англичан; в особенности же твёрдо они решили не делать того, что погубило французские войска и под Азенкуром, и под Бернеем, и под Рувре: не атаковать англичан в их собственных укреплениях, тем более что в данном случае это даже не на скорую руку укреплённый лагерь, а укрепления настоящие, возводившиеся месяцами.
Утром 27 апреля (или на день раньше, если верить Пакерелю) армия выступила из Блуа под командованием маршалов Сен-Севера де Буссака и де Реца (д’Алансон не мог принять участия в этом походе, так как ещё не кончил выплачивать свой выкуп и не имел права сражаться). Девушка пошла впереди, собрав вокруг своего знамени весь полк своих священников, которым она велела петь молитвы и антифоны.
Ночью ей пришлось спать под открытым небом на голой земле. Де Кут говорит, что утром она встала «совсем разбитая».
28-го армия, обойдя английские укрепления, встала на левом берегу Луары напротив Орлеана, несколько выше города. Широкая река легла перед ней непреодолимой преградой: флотилия, приготовленная здесь для перевозки провианта и части войск, должна была подняться против течения и пристать к противоположному берегу ещё выше по реке, в порту Шеей, но она не могла этого сделать, так как дул сильнейший встречный ветер.
Эбергард Виндеке говорит, что Девушка даже расплакалась, видя эту картину.
Когда Бастард Орлеанский, командовавший в городе, в лодке переправился через Луару и явился к ней, она накинулась на него:
«Это вы посоветовали вести меня этим берегом реки, а не прямо туда, где Тэлбот с англичанами?»
Он возразил, что таково было решение не его одного, а всего командования. Но она продолжала:
«Во имя Божие, совет Господень мудрее и вернее вашего. Вы думали меня обмануть, а обманули сами себя: я приношу Орлеану помощь, лучше которой никогда не получал ни один город и ни один воин, – помощь Царя Небесного. Это не потому, что Бог меня как-нибудь особенно любит, – но Бог Сам, по молитве святого Людовика и святого Карла Великого, сжалился над Орлеаном и не позволит врагам владеть и телом герцога Орлеанского, и его городом!»
Едва она успела произнести эти слова о помощи Божией, «почти в то же мгновение, – говорит Бастард, – ветер переменился и стал благоприятным; паруса тотчас раздулись». По словам Гокура, она даже прямо сказала, что ветер переменится. «Каждая наша баржа могла теперь вести на буксире две или три другие», – говорит орлеанская «Хроника празднования 8 мая».
«Сила Божия, – сказал в этом своём рассказе о первой встрече с ней Бастард Орлеанский. – Думаю, что Жанна и её ратные подвиги были от Бога… тем более что, по словам этой девчурки, она видела святого Людовика и святого Карла Великого, молящихся за короля и за город».
Провиант, быстро погруженный на баржи, был переброшен на тот берег, в Шеей и на следующий день благополучно доставлен в город. Большая же часть армии должна была вернуться в Блуа, где находился ближайший мост, и оттуда с новым обозом продовольствия идти обратно на Орлеан правым берегом, именно так, как Девушка хотела с самого начала.
Между тем в Орлеане народ ждал не только продовольствия, но и войск, и в особенности «девушки, которая шла по повелению Божию поддержать город и снять осаду». Бастард знал об этих настроениях, порождённых всеми вестями и толками последних двух месяцев о «белой Девушке», «Вестнице Божией», и он хотел скорее увидеть её в Орлеане, особенно после случая с переменой ветра, который на него самого произвёл такое впечатление.
Ей приходилось разрываться. Она понимала, что её место в Орлеане; но в то же время ей не хотелось расставаться с армией, над которой она едва начала обретать духовную власть. Кроме того, как рассказывает Симон Бокруа, она боялась, что «армия может не вернуться и всё дело может расстроиться». Она уже догадалась или почувствовала своим женским нутром, что при дворе действуют различные кланы с различными устремлениями и что её «благородный дофин» – «святое знамя королевства», как она его ещё называла, – вполне способен попасть в другие руки и передумать. Д’Олон подтверждает со своей стороны, что действительно не было твёрдой уверенности в том, что армия вернётся в Орлеан. Люди, бившиеся за национальное освобождение, слишком хорошо знали то, что выразил Жан Жувенель дез-Юрсен, взывая к Карлу VII: «Зачем спишь ты, государь?» Девушка встряхнула короля и вывела его из его неподвижности. Но он так легко мог опять запереться в своих «жалких домишках и тесных комнатушках». Уже отрядив Сентрая к Филиппу Бургундскому он был на это готов. И теперь в Королевском совете в самом деле опять явилась мысль – уклониться от риска, сберечь армию и предоставить Орлеан его судьбе; так, по крайней мере, рассказывает Жан Шартье, который был официальным историографом Карла VII – и, тем не менее, беспощаден к временщикам первой половины царствования.
На просьбу Бастарда войти в Орлеан немедленно она сначала ответила отказом, «говоря, что не хочет расстаться с ратными людьми, которые исповедались, покаялись и исполнились доброй воли». Но Бастард не сдавался, сговорился с другими военачальниками, и общими силами они в конце концов убедили её идти в город. Души солдат она оставила на попечении Пакереля, велев ему вместе с армией возвращаться назад в Блуа.
С несколькими сотнями людей она переправилась через Луару, высадилась в Шеей и переночевала в замке Рюлли. Существует документ – сохранившийся, правда, только в копии XVI века, – о том, что Ги де Калли, у которого она остановилась в Рюлли, вместе с ней имел видение херувимов, – как, может быть, и Карл VII имел вместе с ней видение короны в Шиноне.
ebooksa