– Нет ничего невозможного для силы Божией, – сказала она.
Шарлотта Буше, дочь казначея герцога Орлеанского, у которого Жанна жила в доме (одном из лучших в городе), рассказывает, как она много раз успокаивала её мать, говоря, что осада непременно будет снята и всё будет хорошо. Шарлотта была в это время девятилетней девочкой и спала в одной постели с Жанной, которая осталась у неё в памяти «образцом чистоты и скромности». Надо пояснить, что таков был обычай: почётных гостей полагалось укладывать спать с кем-либо из членов семьи. Иной раз эта честь могла быть и не так уж приятна. По словам Симона Бокруа, Жанна всегда старалась устраиваться так, чтобы спать не со старухами.
Нужно ясно представить себе эту орлеанскую атмосферу, всю пронизанную её излучением, чтобы понять, почему Бастард, командующий обороной города, уезжая в Блуа, уже должен был уговаривать её ждать его возвращения. При желании она уже могла повести куда угодно городское ополчение и немало ратных людей, «исповедавшихся и приведённых в состояние благодати».
4 мая Бастард вернулся и вместе с новым обозом продовольствия привёл из Блуа если не всю армию, то значительную её часть – около 3000 человек. На рассвете Девушка с войсками вышла ему навстречу, и опять англичане не сделали ничего. Армия беспрепятственно вошла в Орлеан.
События начинали стремительно развиваться. Д’Олон, также вернувшийся из Блуа, едва успел позавтракать с Девушкой в доме Буше, как к ней пришёл Бастард и сообщил, что получены сведения о приближении английских подкреплений под командованием Фастольфа. (Известие было неверно: Тэлбот действительно ждал подкреплений и, вероятно, поэтому предпочитал пока никак не реагировать на то необычайное, что происходило у арманьяков, но эти подкрепления опоздали.)
Девушка откликнулась мгновенно:
«Бастард, Бастард, я требую, чтоб ты дал мне знать, как только узнаешь о приходе Фастольфа. Если он пройдёт так, что я не буду об этом знать, – я тебе голову оторву!»
Бастард обещал. Но несмотря на впечатление, которое она на него произвела при первой же встрече, он всё-таки не считал нужным сообщать о ближайших, непосредственных намерениях командования семнадцатилетней девочке, которая в конце концов никак ещё не проявила себя на войне. И можно думать, что Режинальд Шартрский, вместе с ним приехавший в Орлеан, со своей стороны рекомендовал ему эту осторожность.
После ухода Бастарда, продолжает свой рассказ д’Олон, она прилегла отдохнуть рядом с Шарлоттой Буше и заснула. Сам д’Олон, усталый с похода, также заснул на диване. Вдруг она вскочила с постели и разбудила его, вскрикнув: «Мой Совет велит мне идти на англичан – только я не могу понять, должна ли я идти на их укрепления или против Фастольфа!..» В это время на улице раздался крик: «Англичане бьют наших!» – «Моё оружие! Моего коня!» – закричала она. И начала упрекать своего пажа, который, по собственным его словам, также прикорнул в нижнем этаже и ничего не понимал спросонья. «Скверный мальчишка, – говорила она ему, – почему ты мне не сказал, что льётся французская кровь?» Он бросился за её конём. Д’Олон не успел оглянуться, как она была уже в латах, в седле. Через окно ей просунули её знамя, которое она чуть не забыла в спешке. Она поскакала через весь город – «так, что искры летели из-под копыт», – к Бургундским воротам, по направлению к форту Сен-Лу. Вспрыгнув на коня, Д’Олон помчался за ней, но нагнал её уже только у ворот.
Командование решило воспользоваться приходом главных сил и овладеть самым восточным из английских укреплений правого берега фортом Сен-Лу, – может быть, потому, что основная масса английских войск была перед этим стянута на западе, у дороги из Блуа. И эту операцию планировалось провести упорядоченно, по всем правилам военного искусства, без посторонних вмешательств.
Штурм форта Сен-Ay начался успешно, арманьяки овладели было внешними укреплениями. Но затем – в отсутствие «посторонних вмешательств» – всё пошло по обыкновению. Небольшой английский гарнизон дрался великолепно, и войска «буржского короля» ещё раз не устояли.
У Бургундскихворот Девушка увидала первых раненых и сказала нагнавшему её д’Олону, что «от вида французской крови у неё всегда волосы встают дыбом».
Дальше она натолкнулась на беспорядочно откатывавшиеся войска. Она их остановила и повела на новый приступ, велев объявить, чтоб никто не смел трогать церковное имущество, находившееся в развалинах монастыря Сен-Лу.
Три часа продолжался ещё бой. И тут люди в первый раз увидали то, что рассказывает де Терм: «В этих боях (под Орлеаном. –
Тем временем Тэлбот спешно двинул войска из других укреплений на помощь форту Сен-Лу. В Орлеане забили в набат, другие арманьякские силы вышли из города и преградили путь английским подкреплениям.
Бесконечная война к этому времени достигла уже такого ожесточения, что городские ополчения избегали брать пленных. Но Девушке удалось вырвать из их рук группу англичан, которые вышли сдаваться, переодевшись со страху в церковные облачения, остававшиеся в ризнице бывшего монастыря.
А когда бой кончился, над умирающими из обоих лагерей склонялась Девушка с полными слёз глазами. Она становилась возле них на колени, поддерживала им голову, звала к ним священников и шептала за них последние молитвы.
Орлеан встретил её колокольным звоном. Но ей было не до того. Она бросилась к Пакерелю исповедоваться. А затем приняла ряд решений: на следующий день, в праздник Вознесения, она не будет сражаться; она причастится сама и скажет всем солдатам, чтобы они тоже говели в этот день, – иначе она не пойдёт с ними в бой и вообще с ними не останется.
Так прошёл в Орлеане день 5 мая. Утром она причастилась, и множество людей последовало её примеру. Она начинала давать приказы и велела объявить, чтоб впредь никто не смел идти в бой не исповедавшись и чтоб проституток в армии больше не было.
А затем она продиктовала Пакерелю письмо – новое письмо англичанам. По обломкам моста она пробралась к Турели и послала это письмо со стрелою.
ebooksa