Он делает паузу. Ждет.
Мне нужно что-то ответить.
– Киря, ты хочешь сказать, нам всем армагеддец наступил? Все кончено и нет надежды на спасение?
– О каком спасении ты говоришь? Все, что видишь вокруг, лишь твое, и мое, и ее, – он кивает в сторону спящей у костра Сони, – лишь наше сознание. Мертвое. Мираж. Выдумка, которая несется по инерции.
– А. Ну тогда понятно.
– Мы «доживаем» по привычке. Пойми.
Стоим в тишине. Очередная сигарета заканчивается.
– Хорошо. Пусть так.
Пацан смотрит в небо, грустно так вздыхает и продолжает размеренным тоном:
– Планеты нет. Лишь сознание несется.
– Понимаю. Только не нервничай.
– Нет, ты не понимаешь. И не веришь мне.
– Давай короче. – Отодвигаю прыщавого в сторону и возвращаюсь на поляну. – Ты тут пофантазируй еще, а я спать, пожалуй.
– Не веришь?
– Да ты сам послушай, как глупо звучит твоя сказка. – Не оборачиваюсь, пытаюсь разглядеть, куда поставить ногу, чтобы не споткнуться. – Когда планета погибла? Что тогда у меня под ногами? – Я топаю, трава шуршит, и что-то хлюпает снизу.
– Ну на вопрос «когда» я знаю ответ, – не дает договорить мне Киря и веселеет на глазах.
Он уверен, что сейчас меня убедит в своей теории.
– Отпраздновали миллениум?
– Ну и?
– Очередной год начался?