Оцепеневшие,

22
18
20
22
24
26
28
30

Он делает паузу. Ждет.

Мне нужно что-то ответить.

– Киря, ты хочешь сказать, нам всем армагеддец наступил? Все кончено и нет надежды на спасение?

– О каком спасении ты говоришь? Все, что видишь вокруг, лишь твое, и мое, и ее, – он кивает в сторону спящей у костра Сони, – лишь наше сознание. Мертвое. Мираж. Выдумка, которая несется по инерции.

– А. Ну тогда понятно.

– Мы «доживаем» по привычке. Пойми.

Стоим в тишине. Очередная сигарета заканчивается.

– Хорошо. Пусть так.

Пацан смотрит в небо, грустно так вздыхает и продолжает размеренным тоном:

– Планеты нет. Лишь сознание несется.

– Понимаю. Только не нервничай.

– Нет, ты не понимаешь. И не веришь мне.

– Давай короче. – Отодвигаю прыщавого в сторону и возвращаюсь на поляну. – Ты тут пофантазируй еще, а я спать, пожалуй.

– Не веришь?

– Да ты сам послушай, как глупо звучит твоя сказка. – Не оборачиваюсь, пытаюсь разглядеть, куда поставить ногу, чтобы не споткнуться. – Когда планета погибла? Что тогда у меня под ногами? – Я топаю, трава шуршит, и что-то хлюпает снизу.

– Ну на вопрос «когда» я знаю ответ, – не дает договорить мне Киря и веселеет на глазах.

Он уверен, что сейчас меня убедит в своей теории.

– Отпраздновали миллениум?

– Ну и?

– Очередной год начался?