Оцепеневшие,

Он тоже молчит.

Смотрит на меня, я на него. Темно, холодно. Так и будем стоять? Думаю, надо намекнуть на сотенные. Ну не в гляделки же с ним до утра играть, думаю, доставай денежки.

– Давай. Доставай. Не томи. Чего ходить кругами?

Вместо денег он тащит пачку сигарет. Протягивает.

– На. Кури.

Угадал, засранец. Не баксы, но вполне сойдет. Мои закончились, и на самом деле очень хочется.

Закуриваю.

Он стоит и все молчит. Я пожимаю плечами, мол, да говори уже, чего мнешься.

– Не знаю, с чего начать.

Слушаю его неприятный голос и выдуваю дым.

Киря начинает рассказ. Сразу так как-то, без вводных слов. Прямо в лоб выпаливает:

– Хочу умереть. Я много лет мечтаю об этом.

Признаюсь, ошарашил.

То ли много дыма потянул, то ли от фразы, не знаю точно, но я закашлялся.

Он стучит по спине, словно я подавился крошкой, и продолжает рассказ:

– Перепробовал тысячу способов.

Говорит, никак не может убить себя. И вены резал, и вешался, и топился. Каждый раз одно и то же – живой.

Я слушаю. Продолжаю посасывать никотин через фильтр.

– Все болит, ломит… но живой. Понимаешь? – В его голосе чувствуется отчаяние.

Слушаю, киваю, мол, да, и на самом деле не понимаю, как реагировать. Должен что-то ответить? Посоветовать? Или чего ждет мелкий? Должен ли начать рассуждать, что суицид – не выход? Или нет?