За бывшими драгунами, на тройной дистанции, с таким же большим, как в полку, знаменем, шел третий, штабной эскадрон. Его вел Гайцев — Чикулашка, бывший фельдфебель. Он все еще носил красные узенькие штаны и черную кудлатую папаху. Сейчас, в связи с похолоданием, на его ногах были полуглубокие калоши, а на спине, прикрывая драгунскую, только лишь полученную шинель, — теплый башлык.
Отъезжая, Гайцев наставлял знаменосца:
— Короче, короче, не рыси. Не наступай второму эскадрону на хвост. Держись дистанции. Пусть люди думают, что мы не эскадрон, а полк. И знамя выше. Не наклоняй.
Гайцев, остановив проезжавшего мимо Булата, обратился к нему:
— Товарищ политком, у меня есть один вопрос.
— Слушаю, — громко отозвался Алексей.
— Дайте мне в эскадрон Ваську Пузыря.
— Это уж не вопрос, а просьба, товарищ Гайцев.
— Все одно, откомандируйте его в мой эскадрон.
— А зачем он вам? Мы его нарочно забрали от вас. При Каракуте вы с ним как будто не дружили. Что, старые счеты?
— Вот именно! Дайте мне его. Я ему припомню — «рукоятка — это стебель, богом проклятый фитфебель».
— Что же, хотите ему мстить?
— Зачем? Он у меня сделается шелковым. Я ему предъявлю: «Иль грудь в крестах, или голова в кустах». Смотрите, вспомните мои слова, вы еще с ним попанькаетесь!
Четвертый эскадрон сформировали из Полтавского отряда, придав ему взвод бывших «чертей». Командовал этим подразделением Онопко.
Во главе полка двигался Парусов. В темно-коричневом, с черными пуговицами пальто и в темной, без звезды фуражке, он не походил на строевого, тем более на кавалерийского командира. Все его оружие состояло из коротенького хлыста. Изредка Парусов вынимал щеточку и гладил усы. С Булатом почти не разговаривал. Когда Алексей приближался и двигался с ним рядом, он незаметно укорачивал шаг лошади и отставал.
Парусов отъехал в сторону, взяв с собой трубача. Певучая сигналка передавала полку волю командира:
«В о в з в о д н у ю к о л о н н у п о с т р о й с ь». Повторяя сигнал, эскадронные подавали свои команды.
«В с е и с п о л н я й т е», — принуждала труба.
Звенья каждого из шестнадцати неимоверно растянувшихся взводов поднялись в рысь и перестроились влево от головного подразделения.
Каждый взвод развернулся двухлинейной стеной. Единицы, следовавшие в хвосте, вымахивая широкой рысью, нагоняли голову. Стена за стеной плыли шестнадцать взводов, все четыре эскадрона.