— То-то же. Спасибо моряку Дындику — повернул он нам оглобли в Конотопе. Не знаю, как тебя, Селиверст, а не поверни я, заела бы меня совесть. — После некоторого раздумья Фрол продолжал: — Скажи, Селиверст, чего тебе больше жаль?
— Знаешь, Хрол, мне больше — цветов, ранжерею.
— А мне, Селиверст, жаль китайских гусей. Сколь я над ними бился, пока пошла у меня та порода.
Алексей, до чьих ушей донеслись слова этой беседы, тяжко вздохнул. Он чувствовал глубокую грусть в ответах бойцов, которых затянувшаяся гражданская война надолго оторвала от родных очагов. Ведь и он сам часто мечтал о том времени, когда сможет вернуться в родной Киев…
Булат чуть ли не ощупью двинулся к голове спешенной колонны. Сюда пришел и Парусов с адъютантом полка.
Раздалась команда «по коням». В головном эскадроне царила тишина. Никто из бойцов не двинулся с места. Ромашка снова повторил команду. Люди не шелохнулись.
Послышались злобные выкрики:
— Куда там!
— Ночь!
— Собачья ночь!
— Все драпаем и драпаем…
— Так скоро и до Москвы откатимся…
— Ладно, Россия просторная, есть куда пятиться!
— Не иначе как измена!
— Нас продали и обратно продают…
— Здесь заночуем.
Наконец-то после строгой команды Парусова кавалеристы забрались в седла. Ромашка скомандовал: «Шагом арш», — но ни один всадник не тронулся с места.
— Почему не исполняете команды? — спросил Булат.
— А ты откуда явился? — раздался в темноте злобный крик.
— Не важно откуда, а важно кто. Я комиссар полка и спрашиваю вас: почему вы не исполняете приказа?