Контрудар

«Ура» ударило сверху и ворвалось в яр. Еще быстрее покатилась на дно ущелья охваченная смятением масса.

В яру бренчало железо, звенели клинки, трещали винтовки. Шуршала мерзлая земля под ногами бегущих. Кто пешком, а кто еще на лошадях устремился в кусты.

Ромашка, словно окаменевший, пренебрегая свистевшими вокруг пулями, замер на склоне обрыва.

— Назад! — крикнул ему Алексей.

Повинуясь команде, командир полка медленно спустился в лощину, посмотрел вокруг.

Не выдержав страшного зрелища, закрыл перекошенное ужасом лицо. Размахнулся и со злостью отшвырнул от себя клинок.

На кромке оврага появилась марковская пехота. Ее солдаты — офицеры с черными погонами, заглянув на дно яра, замерли. Оборвалось «ура». На полминуты и они оцепенели. Затем двое из них кинулись вниз и подобрали распростертого на склоне оврага Иткинса.

С запада, из-за кустарника, надвинулась темная туча. Как выступившая из берегов река, заливала все небо.

Подошедшие симбирцы, выручая кавалерию, открыли по марковцам дружный огонь.

Алексей поднял глаза, увидел множество злорадно оскаленных ртов. Офицеры из-за наспех устроенных снежных окопчиков целились, выбирая внизу любую мишень.

В овраге, согнувшись под тяжестью раненого бойца, медленно двигался Чмель. У кустов он преградил дорогу Пузырю. Без коня уже, он, прихрамывая, пробирался к своим.

— Товарищ, расседлывай вот убитую лошадь. Седло забирай! — строго потребовал Селиверст.

— Не до твоего седла теперь. Свою б холку выручить, и то слава богу…

— Стой, товарищ, ни с места!

Пузырь нехотя, косясь на вершину откоса, где залегла белая цепь, подполз к убитому коню. Злобно заворчал:

— Ишь нашлись такие-сякие комиссары. Нигде от вас покою нет. Катеарически!

Затрещали выстрелы, и Пузырь, не успев стащить седло, уткнулся головой в живот убитой лошади.

Епифан, придерживая одной рукой шашку, а другой бережно зажав под мышкой раненого бойца, медленно взбирался вверх по скользкому склону. Сняв атаманскую папаху, шел в раздумье сам не свой Ромашка.

— Людей, людей собирай, командир! — крикнул ему Булат, а сам дал шпоры коню. Дончак, поднявшись на дыбы, грудью прокладывал дорогу сквозь густые заросли кустарника, тянувшегося от дороги до самых дальних извилин глубокого яра.

Алексей обернулся. Ухватившись за длинный хвост лошади, не отставал от него Прохор.