— Ну и звери! — заскрежетал зубами Твердохлеб. — Не будет вам пощады, проклятые беляки!..
Рассвет, тяжелый, давящий, безрадостный рассвет пришел в комнату. Умирающий встречал его мутными, едва мерцающими щелками глаз.
В полдень на улице против штаба вытянулась колонна укрытых кумачом саней. Нервно поводили ушами лошади с черными и малиновыми лентами в гривах.
За санями с опущенными головами стояли их подседланные кони. Через седла крест-накрест свешивались винтовки и шашки погибших бойцов. К штабу молча подходили поредевшие в один день эскадроны. Люди спешивались без команд. Кучками собирались у саней, где лежали их мертвые товарищи — жертвы неудачной атаки.
Пришло и население слободы. Тихо журча, колыхалась толпа. Слобожане проталкивались к саням, подымали кумач, разглядывали пожелтевшие лица.
Булату из соседней комнаты принесли телефонограмму.
«Немедленно нарочным, что случилось. Прибежавший ночью адъютант Кнафт сообщил — полк уничтожен. Живых остался он один.
Алексей сел писать ответ.
«Полк в неудачном налете на Яругу понес тяжелые потери. Вридкомандира Ромашка повел полк в атаку вслепую, не подготовив ее. Здесь и мое упущение. Одна рота марковцев в Яруге изрублена. Возвращение Парусова нежелательно… Настроение полка…»
Вдруг со страшным грохотом распахнулась дверь. В зал во главе со Сливой ввалилась куча крайне воспаленных бойцов. Сухое, бледное лицо бывшего партизана еще больше вытянулось и побелело. Серые глаза горели недобрым огнем.
— Где Ромашка? Где командир?
— Зачем вам командир?
— Вот зачем, — злобно потрясая наганом, крикнул Слива.
— Рубим мясо, едим дрова. Вот што, — гудел Чмель.
— Что за новости?
По деревянному полу, как дробь барабана, застучали несколько десятков тяжелых, обледенелых сапог.
— Такого еще не было, чтобы людей кучами стрелять.
— А во втором эскадроне всю головку срезали…
— И ты, комиссар, хорош! — напал Слива на Алексея.
— Свою вину не отрицаю…