Контрудар

— Заткнись ты со своим Ковенко. У нас теперь вождь один. Он на Дону. Махнем, Гарасько, с нами, брось эту бутафорию. На твоем длинном шлыке и в твоем коротеньком жупане высоко не взмоешь…

— Вам нужен генерал Каледин — чешите к нему, — отрезал сердито пан чотарь и сплюнул сквозь зубы за палубу. — Нам с Назаром нужна вольная и сильная держава… Как при гетманах…

— Вы ее и получите! — прошипел в ночной тишине злорадный голос. — И если хотите — вместе с гетманом. Как только Красная гвардия расправится с тупоголовыми наполеонами из штаба. Не сегодня-завтра.

— Болтайте, «ковбои»… — вяло отбивался Гораций.

— А я считаю, не будь Красной гвардии, — решил поддержать его Назар, — штаб давно прижал бы нашу раду. Вот так.

— Брось, Назарка, трепотню, — оборвал своего дружка Гораций. — Забил-таки, видать, тебе башку тот хромой солдат…

Тем временем пароходик, безучастный к людским тревогам и сомнениям, безразличный к оружейным залпам и пулеметной тряске, которые будоражили ночной Киев, деловито шлепая плицами огромных колес, свернув на русло, приближался к причалу.

— Твой оруженосец не такой уж пень, — заметил один из переодетых юнкеров. — Вот послушай, Герасим, ты там, в том веселом заведении «Пей до дна», надоел нам своими советами. Послушай теперь мой — приближается смертельная схватка. Или мы их, или же они нас. Вздыбились классы. А ты это знаешь не хуже нас. Может, кто и готов положить голову за ваши шлыки, а ты выбрал шлык, чтобы отстоять им папашину пекарню… Золотое дно… А еще ваша нахлебница Ада болтала: будто до того как нацепить этот атаманский камзол, ты, Гораций, ходил к гадалке. И это в двадцатом веке… Просвещение! Культура!

— И выдумали! Нашли кого слушать — малахольную Аду, эту Пчелку с челкой, — притворно рассмеялся Гораций. — Скажете тоже — золотое дно. Надыбали на сахарозаводчика Бродского или же на графа Терещенко…

— Не Бродский, не Терещенко. А папашин припек что-нибудь да значит. Из окопного прапора сделался ты гайдамацкой шишкой. Чотарь! Не муха брызнула. И не бык начхал. При этом пан Ковенко обошел даже братца нашего уважаемого викария. Преподобного отца викария. Только посоветуй, Гараська, пану Неплотному беречь красный бант. Пригодится… Летом он его сменил на желто-блакитный.

— Зря вы, ковбои, упали духом, — чуть волнуясь, ответил Гораций. — Заварушка только разгорается, если хочете знать. В этой рахубе работы всем хватит. И вам тоже… Скоро-скоро откроются вакансии чотарей. А смываться, бросать родину, оставлять друзей…

— Это чтобы с утра до темна на площади Богдана муштровать тупоголовых олухов: «Пан за пана ховайсь!» Нет-с, благодарим покорно…

— Ну что ж? — выпалил Гораций, пуча надменные глаза. — Едьте к Каледину. Таких там и ждут…

— Эх, Гараська, Гараська! Не едьте, а езжайте, пан чотарь…

Замаскировавшийся под студента юнкер с удивительно мелкими мышиными ушами, поправив съехавшие на нос золотые очки, сказал на прощание с горечью:

— Видал ты, Гораций, пропащего марафетчика? Смекалистый лекарь вместо морфия вводит ему шприцем обыкновенную дистиллированную воду. Тот перестает бушевать, блаженствует, даже не подозревая обмана. Вот вы все еще блаженствуете, а мы взбунтовались. Вас, будто жаждущих больших дел ради великих целей, пройдохи из Центральной рады, сродни пройдохам из нашего штаба, все еще потчуют фальшивыми уколами. Заправляют вас дешевенькой водой. Эх вы!..

Киевский причал замер. Разгрузившись, пароходик поплелся к затону, а его пассажиры в полном молчании в ночном мраке, разрываемом бесконечной пальбой, двинулись к трамвайной остановке. Туда же направились и «аргентинские ковбои» — переодетые юнкера.

Каждый с тяжелой думой, каждый по-своему представляя личное участие в неумолимо надвигавшихся событиях. В тех свершениях, которые немыслимы без ураганного революционного вихря, втягивающего в себя миллионы людей, особенно молодежь.

У каждой из тех незначительных фигур, которые пляжились в тот день на холодной Голопузовке, и тех, что плыли потом в город на палубе «лаптя», была и своя роль в том историческом катаклизме. Как из обособленных деяний — незначительных и героических — образуется судьба человека, так из отдельных человеческих судеб — больших и малых — складывается история народа.

Прежде чем свернуть в Липки, в штаб Печерского куреня «вольных казаков», Гораций с Назаром через Пассаж нырнули на Лютеранскую. Там заканчивался ремонт большого доходного дома — свежего приобретения булочника Неплотного.