В одну из его пятикомнатных квартир, оклеенных выпуклыми обоями — модным линкрустом, собиралась вскоре перебраться его семья, чтобы отметить новоселье шумным и веселым праздником.
В пекарне
Только что истопили огромную, с высоким сводом, глубоко ушедшую в землю вместительную печь. Старший пекарь Костя-бородач орудовал длиннющей лопатой в глубокой траншее, из которой торчали лишь его узкие плечи и лохматая голова.
Двое его подручных едва поспевали с подачей жестяных форм, до краев заполненных сероватым тестом. Из него и пекли тот с обильной примесью овса и гороха хлеб-суржик, за которым чуть свет у булочной добродия Неплотного вырастала колоссальная очередь.
Подхватив пару тяжелых форм на лопату, старший пекарь из своей щели крикнул Назару:
— Пан казак! Подготовь малую…
Ловко сунув загруженную лопату в глубь печи, он через миг уже вновь подставил ее своим помощникам:
— И чтоб было чисто, с кандибобером, как говорит наш хозяин. Хоть языком мне вылижи…
Еще один поворот на сто восемьдесят градусов, и снова гремит голос:
— Не знаю, как ты там хозяйничал около банка, а тут — скажу прямо…
— Так я же стараюсь, добродий Костя.
— Какой я тебе добродий?
— Мы так привыкли в курене, — в полной растерянности Назар взялся за кочергу и метелку.
— Придумал тоже… Давай, добродий, действуй… Видать, батько жалел твои уши, а я… Сам знаешь…
— Тут тебе, хлопче, не курень! — прошепелявил древний мастер с совершенно белой головой. Он уже много лет рыбачил, наивно полагая тем избавиться от подагры рук, нажитой у хлебных деж.
Впору ему был и другой работник, военнопленный австриец, знаток своего дела, но обессилевший на лагерной затирухе.
Умелых, в полном соку хлебопеков было лишь трое — Костя-бородач, Назар да еще… тот хромой солдат, недавно взятый хозяином в цех.
Народ еще сидел в окопах.
И немало там пропадало золотых рук. Взять хотя бы отца Назара, Гната Турчана.
Весь в муке и в золе, босой и в одних куцых штанишках, Назар только что перетащил несколько кулей муки к большой деже. Вскинуть на плечи шестипудовик в кладовой и легкой рысцой доставить его к мучным ларям или же в разделочную ничего не значило для «вольного казака», а вот выслушивать замечания… Чем дальше, тем их становится больше.