Вечером студенты брали в библиотеке по книге, а Буран набирал целую стопку, еле тащил, но назавтра приходил за новой партией. Он вел несколько предметов сразу. Забавный Вигдоровский жил в общежитии, в закоптелой жестяной банке из-под консервов варил на ужин овсянку, старательно отмеряя ложкой крупу. Во всем этом было что-то до боли в сердце хорошее…
Студентки стационара жили рядом, за фанерной перегородкой, разделявшей надвое бывший физкультурный зал. Места хватало и там и здесь — человек по пятьдесят на комнату. Около полуночи, после лекций, после упорного сидения или лежания с книгой, был «водопой» — выпивалось ведра по три кипятку, а дальше в зависимости от настроения — танцы в вестибюле или песни.
Когда пели студентки, мужская половина слушала и молчала. Было что-то большее, чем обычная песня, в слаженном хоре чистых девичьих голосов и в той настороженной тишине, которой отвечал на пение вдруг онемевший табор заочников. Красивым грудным контральто всегда начинала одна и та же певица:
А еще через минуту многоголосый звонкий хор до самого потолка наполнял огромный физкультурный зал:
Заочники вповалку лежали на полосатых матрацах, отложив книги в сторону, и лица их были задумчиво-серьезными…
Песня студенток почти всегда приводила в комнату коменданта — усатого, подвижного украинца, который относился к заочникам с нескрываемым уважением. Почти все, кто получал в его каптерке матрацы и одеяла, носили на груди колодки орденов и медалей, и пожилой комендант, который сам на войне не был, считал их ветеранами.
— Скучают, — подкручивая седой ус, заявлял комендант. — Девчатам замуж нужно. А вы с этими книжками. Ведь, должно быть, не все еще женатые?..
Студентки стационара были для Горбача тем влекущим, незнакомым племенем, которое вызывало к себе острый интерес. Все со старших курсов, они уже были студентками и в то розовое, безоблачное время, когда он только еще ходил с книжками в десятилетку, мечтал об институте. Война и у них отняла четыре или пять лет. Где были они это время? Что стало с их мечтами и с парнями, которых они любили?..
Нужно было сдать экзамен по восьми предметам, дня не хватало, и Горбач до глубокой ночи просиживал в кубовой, где горел свет и никто не мешал. Туда, видно, еще раньше, чем он, облюбовав место возле самого титана, приходила и высокая светловолосая студентка со стопкой книг. Первый раз, считая, что она хозяйка кубовой, Горбач попросил разрешения почитать здесь, а все следующие ночи только здоровался. Она была очень упорная — три-четыре часа, не отрывая глаз от книги, читала, словно не замечая его присутствия. Окно кубовой открыто в сквер, там растут высокие развесистые акации, под чьими-то тихими шагами шуршит песок аллей, на скамеечках переговариваются.
Наконец он познакомился со студенткой — ее звали Галей, училась она на третьем курсе, но поступила поздно, чуть ли не в конце учебного года, и теперь ей нужно всех догонять. У Гали довольно красивое, слегка осунувшееся лицо, умные серые глаза и, казалось, выражение боли в уголках сжатых припухлых губ. Между тем, что Горбач знал о девушке, и тем, что хотел знать, лежала граница, и он не решался ее переступить. Мешала это сделать та, о которой он думал еще со школы, которой посылал фронтовые треугольнички.
Клара присутствовала во всех его занятиях и мыслях острым, неутолимым чувством обиды и оскорбления. В том, как она обошлась с ним, было нечто большее, чем личное унижение его, Горбача, — рушился его взгляд на мир, обычные оценки доброго и плохого, которые он привык считать неколебимыми. Там, на фронте, думалось просто: после победы, после войны начнется торжественный праздник счастья и радости — мирная жизнь. Тот, кто побывал на войне, знает, какое это счастье не копать щелей и окопов, не прислушиваться к посвисту мин, не знать мучительных минут ожидания перед атакой. Обычные блага земного существования — возможность дышать воздухом, видеть солнце и звездное небо, зеленую траву и песчаную полевую дорогу — казались тогда счастьем.
За сорок летних дней Горбач особенно близко сошелся с Николаем Архиповым, молчаливым кудрявым партизаном, работающим теперь в областном профсоюзе учителей. Архипову лет под тридцать, он задумчивый и серьезный, будто все время решает какую-то трудную задачу. То, что он о себе рассказал, ново и удивительно для Горбача. У Николая есть девушка; он дружил с нею до войны, когда еще работал в деревне учителем. В войну они не виделись, а теперь переписываются. Переписываются уже почти два года, и ни разу за это время Николай не съездил к своей девушке.
— Не любишь больше? — ребром поставил вопрос Горбач.
— Не то, — отмахнулся Архипов. — Ты смотришь на все слишком просто…
Их матрацы лежали на полу физкультурного зала рядом, они с Николаем вместе ходили сдавать экзамены, искали укромные уголки, чтобы «подзубрить», вместе столовались, и, наконец, Архипов сказал те слова, которые Горбач давно от него ждал:
— Ты спрашиваешь, почему я не еду к ней. Сам не знаю. Не хочется нарушить… запятнать то, что было… Такая ли она, как прежде?.. Да и это не главное. Такой ли я сам?..
«Такой ли я сам?» Горбач думал над словами своего нового друга, и чем дальше, тем более вескими и значительными казались они ему. Война кончилась, но перед ними лежал разрушенный город. Студентки, которые должны были уехать на каникулы, жили в общежитии и выбирали на руинах уцелевшие кирпичи, чтобы залатать провалы мертвых коробок-корпусов. Разве не так люди латают свое бывшее счастье? На фронте действительно думалось просто: «Кончится война, и все станет на свое место». Станет, но как?..
Себя самого Горбач видел прежним. Он думал о людях, о мире так же, как и тогда, до войны, может, даже еще более пламенно и возвышенно. «Была ведь такая война, и мы ее выиграли…» Он и к своей девушке, которой писал с фронта и от которой получал письма, отнесся совсем не так, как Архипов. Он вышел на станции в городке, где жила она и где он вместе с нею учился до войны в десятилетке. И прежде чем добраться в деревню, к матери, пошел к ее дому. Он встретил девушку, просидел, хмельной от счастья, всю ночь на скамеечке и только назавтра отправился искать машину или подводу. Он верил, что Клара будет ждать его, потому что после всего, что он видал на войне, она просто не имела права растоптать то святое и незабываемое, что наметилось между ними. Казалось, он не ошибся в том, о чем столько думал и мечтал…
Непонятное началось летом, перед самой поездкой на заочную сессию. Он чаще, чем было нужно сельскому учителю, навещал городок, восстановил хорошие отношения с хозяйкой своей довоенной квартиры, чтобы иметь возможность переночевать в городке и лишний раз повидаться с Кларой. Потом Клара стала избегать его. Приехал на побывку незнакомый Горбачу капитан, и она ходила с ним в кино, за речку на луг, бродила по околицам городка. Горбачу сказали, что Клара переписывалась с капитаном весь последний год войны, с того времени, когда капитан лечился здесь в госпитале. Значит, она находила теплые слова для них обоих…
Сессию Горбач с Архиповым закончили успешно, первые странички их зачетных книжек были заполнены замысловатыми, совсем разными подписями преподавателей, принимавших экзамен. Жили они довольно экономно, и у них хватило денег купить железнодорожные билеты и как следует отметить конец первой сессии. За чемоданами в физкультурный зал они пришли повеселевшие, с добрым шумом в свободных от забот, теперь уже действительно студенческих головах. Студентки стационара тоже разъезжались — время их работы по разборке руин кончилось. Может, поэтому так хорошо, волнующе пели они на прощанье песню про солдат, которые вернулись домой.
ebooksa