На возу, на мешках с зерном, сидят обмотанные посконными платками две толстые, как копны, бабы. В окнах низкой Тимоховой хаты темно.
— Посдыхали они тут или еще какая напасть?
Человек нащупал засов, отворил калитку, зашел во двор. Посреди двора, против колодца, на котором в предутренних сумерках чернеет высокий журавль, стоит телега. Хомут висит на колышке перед дверью в хату. Прислоненная к переднему колесу, стоит дуга. Человек подошел к темному окну, согнутыми пальцами постучал в стекло.
Тимох Воловик, несмотря на почти летнюю пору, лежал на печи, а жена его Настя — на сбитых из досок полатях. Незамужняя дочка Маня, подложив под голову свернутый кожух, спала на лавке. Пахло сладковатой прелью — как раз посреди хаты лежала вытащенная из подполья картошка с длинными белыми ростками.
Услышав стук в окно, Тимох вскочил, сбросил с печи ноги.
— Проспали, холера его возьми!..
Настя встала, надела паневу и, шлепая босыми ногами по полу, пошла в сенцы открывать. В хату вошел Петро, родной Настин брат.
— Все не выспитесь, — сказал он. — Стой тут через вас. Хозяева, трясца вашей матери.
В хате понемногу серело. Восьмилинейную лампу, что висела на обсаженной дохлыми мухами проволоке под потолком, можно было и не зажигать.
Тимох сидел у шестка. Вытащил из печурки заскорузлые онучи, мял их и растирал.
— Говорят, Ёдкову мельницу на той неделе пустят, — сказала Настя, чтоб как-нибудь оправдаться. — Может, и ехать не надо…
Петро с досадой снял с головы николаевскую, со сломанным козырьком фуражку, пригладил рукой редкие, свалявшиеся волосы.
— Раймонт у Ёдки. Сам давеча спрашивал.
— Раймонт, раймонт, — отозвался Тимох. — Слышно — колхозовцы и мельницу заграбастают. На собрании говорилось. Ёдкова дочка с чемайданами в город поехала…
Будто и нехитрое дело собраться на мельницу. Однако это только кажется. Тимох подготовку к выезду начал загодя. В темных сенцах стоят мешок ржи, мешок суржанки и по полмешка ячменя и гречи. Телега осмотрена, подмазана ворванью. Кобыле Тимох подбросил с вечера охапку поточенного мышами последнего сена, а в полночь занес в хлев ведро запарки. Да ведь нельзя ехать в далекий путь не поснедавши. Меж тем Настя, сходив в дровяник, вернулась с пустыми руками.
— Просила ж тебя привезти смоляков. У людей сараи завалены корягами, а у нас ни щепки. Намучаешься тут со снеданьем.
— Тебе разве навозишься?.. Таскаешь, таскаешь, а все как в прорву…
— Сгори ты со своими дровами! У людей поленце возьмешь, так сухое, как порох. А я век гнильем душусь…
— Поеду, черт вас побери! — Петро решительно поднялся с лавки. — Вы тут до полудня проваландаетесь. Кукса, должно, за переездом ждет. Займем очередь…
— Не выдумывай, Петро. Верно, горячего и не глотнул. Поспеешь в этот Маков…