Тополя нашей юности

Мы уже чувствовали себя обладателями радиоприемника и с нетерпением ждали, что он скажет.

— Не радуйтесь, — наконец заговорил Базыль. — Тишка оказался прав: приемники были в полиции. Но эти дураки потолкли их прикладами и выбросили на свалку. Пять или шесть штук я перекинул через забор, но, кажется, там ничего живого нет. А батарей сколько хочешь, я их припрятал…

— Из пяти один как-нибудь смастерим! — радуясь, мы не дали Базылю договорить. — Главное — лампы.

— Неизвестно, исправные ли они. Ведь я нашел их там же, где и радиоприемники. Внутри у них что-то звенит.

Лампы были блестящие, как новые. Действительно, они немного звенели, если их тихонько потрясти возле уха. Но нам не хотелось верить, что они неисправные. Мы горели желанием скорей смастерить радиоприемник и в ту же ночь пошли собирать то, что Базыль выкинул с полицейского двора.

По дороге он рассказал нам о своих приключениях. Он не тратил времени напрасно. В первый вечер ему всыпали немного шомполов, но потом все пошло как по маслу. Базыль нашел, чем приманить полицейских. Две ночи подряд он рассказывал им сказки и разные вычитанные из книг истории. Его слушали, разинув рты, хотя он нес несусветную мешанину из разных приключенческих книг. Базыля даже угощали самогонкой, прося рассказать что-нибудь еще.

В полночь мы забрали в мешки выброшенные Базылем радиоприемники и сухие батареи. Поклажа оказалась увесистой, и это очень радовало нас. Неужто из всего этого мы не сделаем хотя бы маленький приемник?

Два дня очищали части от ржавчины и грязи. Мы радовались, как дети, находя уцелевшие конденсаторы, катушки напряжения и переключения, изоляторы, и старались не думать о своем неблагодарном труде. Казалось, все части, необходимые для радиоприемника, были налицо. Оставалось смонтировать приемник. Но где достать соляной кислоты, олова, спиртовку. В двухэтажной десятилетке, где мы учились, был химический кабинет. Но в школе — немецкий комендант, и к ней теперь не подступиться. Комендант охраняет себя лучше, чем полицейские свой участок. Два немца все время шагают возле школы с автоматами.

Мы направили свое внимание на другую школу — семилетку. Она стояла на самом краю местечка, и в ней жил старый чудаковатый преподаватель ботаники и зоологии. Он закрыл окна ставнями и старательно охранял школьное имущество, хотя о занятиях в школе теперь не могло быть и речи. В этой школе также должны быть спиртовки и кислота.

В школу забрались среди белого дня, выбрав момент, когда учитель отлучился из квартиры. Долго блуждали по классам, пока не напали на кабинет природоведения. Здесь все стояло в образцовом порядке, как до войны: штативы, спиртовки, пробирки, коллекции минералов и гербарии. Мы набрали, сколько хотели, спиртовок и пробирок, реквизировали весь запас легкоплавких металлов. В длинной банке плавала заспиртованная гадюка. Ее пришлось выкинуть на пол, а спирт мы перелили в колбу. Без спирта не будет гореть спиртовка.

С этого дня Тишкина хата стала напоминать келью средневекового алхимика. Всюду бутылки, бутылочки, пробирки, спиртовки, жестянки с разными порошками, кусочки свинца, олово и мотки медной проволоки. Свежий человек, войдя в хату, наверное, подумал бы, что тут ищут какой-нибудь философский камень. Но никакого камня мы не искали. Целую неделю, забывая про обед и ужин, мы собирали и паяли приемник. От кислоты у нас почернели пальцы, с них слезала кожа. Мы обвиняли друг друга в невежестве, ссорились, мирились, торопили друг друга, как сумасшедшие. И все напрасно. Приемник оставался глух к радиоволнам, которые неслышно носились над нами. Лампы, которые раздобыл Базыль, оказались испорченными.

Последнюю пробу мы провели в новогоднюю ночь. Приемник молчал. Базыль от злости поддал его носком ботинка, а Тишка залез на печь и накрылся кожухом. Где-то около школы фашисты стреляли и пускали ракеты. Они встречали Новый год.

4

В январе начались метели. Снегу намело столько, что в нем чуть не скрылась сгорбленная Тишкина хата. Три дня мы не встречались. Нас троих погнали чистить на шоссе снег. Мобилизацию на работу фашисты провели довольно хитро. На рассвете они врывались в хату и выгоняли по одному трудоспособному. К Тишке немцы не зашли. Может, они поленились прокладывать стежку через огромные сугробы, которые намело на голом дворе, а может, просто решили, что в такой хате трудоспособного не найдешь. Остался дома и Микола Асмоловский. У него болела тифом сестра, и немцы побоялись показать свой нос в хату.

Шоссе пролегало километрах в восьми от местечка. До него колонна мобилизованных добиралась полдня. Базыль Маленда, Лявон Гук и я держались вместе. Мы твердо решили сбежать при первой возможности. Но это удалось нам только на третий день, и мы нисколько не жалели, что не сбежали раньше.

Базыль Маленда выклянчил для нас у знакомых полицейских самый легкий участок. Наш кусок шоссе, защищенный лесом, был почти чистый. Греясь два дня возле костра, мы не слишком надрывались на немецкой работе. Но дело не в этом.

На третий день по шоссе пошли немецкие машины. На солдат, сидевших в обтянутых брезентом кузовах, было смешно смотреть. Закутанные в большие платки, из которых торчали только покрасневшие от мороза носы, они здорово напоминали старых местечковых баб.

— Так бежал из Москвы Наполеон, — сказал Лявон Гук. — Будут знать русскую зиму. Они подохнут от холода.

С Лявоном можно было бы согласиться, если бы машины мчались на запад, но все они пока что держали путь на восток. На третий день одна машина с солдатами остановилась на нашем участке. К ней сразу же подбежал Базиль Маленда.

— Пан, нах Москау? — спросил он высокого немца, вылезшего из кабины.

Тот сначала ничего не понял. Тогда Базыль повторил свой вопрос. Неожиданно солдат схватил его за грудь и начал трясти. Лицо немца перекосилось от злости, он душил Базыля и что-то кричал, брызгая слюной. Парень еле вырвался из его рук и отскочил в сторону как ошпаренный.