— Наступление, — наконец проговорил Тишка.
Мы бросились его обнимать. Мы тормошили Тишку изо всех сил, словно хотели вытрясти из него все его равнодушие и безразличие к жизни.
— Постойте, — вырвался Тишка. — Чего вы беснуетесь?
Базыль Маленда протянул ему обрывок немецкой газеты. Тишка поднес его к трепещущему пламени спиртовки и прочитал заголовок, напечатанный крупными красными буквами. Его глаза сразу ожили и засветились незнакомым нам раньше радостным блеском.
— Нужно завтра побриться, — сказал он, проведя рукой по щеке. — Я, должно быть, простудился, все эти дни болела голова.
Мы так неистовствовали, что проснулась Тишкина мать. Она подняла голову и удивленно смотрела на нас.
— Тишка, — наконец промолвила она. — На загнетке в чугунке картошка, ты поешь. А солдатам не давай, им паек дают.
Тишкина мать почему-то называла нас солдатами. Только в редкие минуты просветления она узнавала нас и звала по имени.
— Пошли наломаем щитов, — предложил Тишка. — Завтра я забью все дырки, а то в этой хате околеть можно.
Снова в печке трещали сосновые доски, а мы, сидя возле огня, слово за словом переводили статью из кусочка немецкой газеты. «Русское наступление провалилось», — так называлась статья. Но мы не обращали внимания на название. Даже из немецкой газеты было ясно, что фашисты Москву не взяли, что наши наступают, что бои идут где-то западнее Калинина и Калуги.
Мы превозносили до небес наших генералов, командующих и маршалов за то, что они так ловко обвели вокруг пальца фашистов и не сдали Москвы. Мы радовались, что немцы сами теперь пишут про наши самолеты и танки. Еще совсем недавно они заявляли, что никаких советских самолетов и танков не существует.
Мы переводили и спорили по поводу незнакомых нам немецких слов. Сейчас в наших глазах они приобрели свой настоящий смысл, и мы старались сознательно разобраться в том, что раньше заучивали механически.
Над статьей просидели всю ночь. И за одну эту ночь пришлось разворошить все наши знания по немецкой грамматике. За какие-нибудь десять часов мы, кажется, выучили столько слов, сколько не запомнили за пять лет на уроках маленькой учительницы. Эти слова не нужно было повторять. Добытые в муках, из недр толстого словаря, они сами запечатлевались в памяти.
К утру спиртовка погасла. Спирт, настоянный на гадюке, кончился. Он сослужил нам большую службу, и стоило помянуть добрым словом старого чудаковатого учителя ботаники и зоологии, который добросовестно охранял школьное имущество. Но учителя мы тогда не вспомнили. Наши мысли были заняты фронтовыми делами.
— Эта газета за декабрь, — сказал Тишка. — Может, она напечатана в начале месяца, а может, в конце. Наши за это время могли отогнать немцев за сотни километров.
— Может быть, наши теперь около Орши? — высказал догадку Лявон Гук.
— А может, подходят уже к Гомелю? — проговорил Микола Асмоловский.
От таких предположений было легко и радостно.
Мы вышли от Тишки на рассвете. В окнах местечковых хат мелькали тусклые отблески горящей на очагах лучины. Медленно гасли в темно-синем безоблачном небе звезды. На морозе гудели уцелевшие провода. Они гудели о чем-то таинственном и радостном, о чем еще не знало сонное местечко, о чем этой ночью узнали мы.
Настоящая радость, как и беда, никогда не приходит одна. Она ведет за собой и другую и третью радость. Может, потому, что у человека, опьяненного ею, вырастают крылья, и для него нет тогда ни преград, ни трудностей. А может, есть и какая-нибудь другая причина, которой еще до сих пор не открыли самые умные люди.
ebooksa