Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

— А при чем здесь стихи? — спросил он.

— Из стихотворения видно, что Пушкин верил в эфир. Но ему можно простить, тогда еще не было Эйнштейна…

— Выводы Майкельсона нелогичны, — загорелся Роман-младший. — Как ты мне докажешь, что световые сигналы из двух точек, которые летят по прямой к третьей точке, попадают на нее одновременно? Ведь здесь игнорируются и расстояние между точками, и скорость их движения!..

— Игнорируются, — через минуту подтвердил физик.

— А это логично? — кипятился логик.

— А Гвадалквивир логичен? — протрубив раза три носом, спросил Роман-старший.

— Не паясничай, при чем здесь твой глупый Гвадалквивир? Прицепился к слову…

— При том, что слово трудно выговаривать. Разве люди не могли придумать более легкое?

— У испанцев другая артикуляция. Им не трудно.

— Есть и у испанцев легкие слова, — помолчав минуту, проговорил Роман-старший. — Эбро, Гвадарама, Тахо… Парлата эспаньёла…

Роман-младший вскипел. Он не умел спорить. Он закричал так, что, пожалуй, было слышно даже на улице, а не только в соседних комнатах и коридорах.

Логик бегал по узкому проходу между кроватями, теребил свои редкие волосы и вопил. Можно было подумать, что у него что-то украли.

— Это же мошеннический прием, им пользуются только жулики и шарлатаны, — кричал он. — Ты мне хочешь доказать, что черное — это белое. Если так, то идиотизм и гениальность действительно одно и то же…

В соседней комнате справа застучали в стену. Через минуту застучали и слева. Это означало, что соседи не желают больше слушать научного спора.

Роман-младший умолк. Он всегда стихал после бурных взрывов. В такие минуты у него появлялось желание что-то делать. Логик схватил чайник и побежал в кубовую за кипятком.

Когда он вернулся в комнату, Роман-старший уже рылся в карманах своего бобрикового пальто, висевшего на гвозде в гардеробе, вмурованном в стену возле самой двери. У него не было курева, и он выскребал из кармана табачную труху на самокрутку.

Роман-младший, насупленный и злой, начал ужинать. Он вытащил из тумбочки батон, селедку, сверточек с сахаром и литровую стеклянную банку из-под огурцов. Из таких банок, отбросив прочь условности, оба Романа пили чай. Это давало экономию во времени: не нужно несколько раз разливать кипяток по стаканам. Суточный рацион, который составил для себя Роман-младший, строился на продуманной основе. В селедке много фосфора, а он особенно необходим для работы мозга и вообще всей нервной системы. Общий тонус жизнедеятельности организма были призваны поддерживать углеводы, которых сколько угодно в сахаре.

Рыжий физик ходил по узкой дорожке между трех кроватей и курил. Над его собственной кроватью висела им же написанная табличка «Курить можно». Курение не могло нанести какого-нибудь вреда здоровью обитателей комнаты, потому что в целях вентиляции форточка не закрывалась круглый год.

Висели еще две таблички, смысл надписей на которых был понятен только тому, кто жил в комнате. Над кроватью Романа-младшего красовалась старательно выведенная красным карандашом на листе бумаги надпись: «Per aspera ad astra». В переводе с латинского это означало: «Через препятствия к звездам». Лозунг написал и повесил физик, но он понравился Роману-младшему, и тот его не снимал.

Был еще третий лозунг, написанный уже Романом-младшим, который, однако, висел не все время. Рыжий физик мирился с ним только тогда, когда в комнате не было никого посторонних. «Да здравствует независимая Гана!» — стояло на глянцевом, украшенном цветочками и розовощекими амурчиками листе бумаги. На первый взгляд лозунг приветствовал рождение самостоятельного государства в сердце Африки. Но, кроме прямого смысла, в нем таился еще и иезуитский намек.