РОМАН С ЭПИЛОГОМ
С рабочего поезда я сошел вечером на разъезде, который проводники и кондуктора называют Двести семьдесят третьим. А обычно его зовут Девками, потому что он прилегает к деревне именно с таким странным названием.
— Кто к Девкам, прыгай! — послышалась чья-то басовитая команда, и трое парней в обмундировании железнодорожников ринулись из вагона в тамбур. Я поспешил за ними.
На разъезде ничего не изменилось. Как и раньше, стоит на своем месте столб с фонарем, а чуть поодаль — приземистое строение под железной крышей. Здесь живут бригадир путейцев и обходчик. Никаких признаков благоустройства не заметно: ни помещения для пассажиров, ни билетной кассы, ни даже лавочки, куда можно было бы присесть, поджидая поезд. Я до сих пор так и не знаю, кто зажигает фонарь, который ночью делает очевидным существование этого заброшенного разъезда. Может, обходчик, а может, и сам бригадир путейцев, хотя такое дело, кажется, и не входит в круг их прямых обязанностей.
Трое парней, первыми соскочившие с поезда, чуть не бегом зашагали в деревню. Я не спешил. Мне не хотелось торопиться, да и некуда было…
Если бы у меня спросили, зачем я приехал в Девки, пожертвовав остатком двухмесячного директорского отпуска, я ответил бы не сразу. Тем более что отпуск этот совпадает с ремонтом школы, заготовкой дров, налаживанием производственной базы и другими не очень-то приятными занятиями. Обычно в таких случаях говорят: приехал для встречи с молодостью, с людьми и местами, которые ее согревали. Может, и так. В Девках я начал учительскую карьеру. В этой деревне мне довелось прожить два года юности.
От разъезда до деревни — с километр. Его можно пройти множеством тропок, протоптанных в поле. Раньше даже шутили: у каждого здешнего хозяина своя тропка. Вон той, справа, через кустарник, ковылял, согнувшись в три погибели, горбатый Кокуль. Он вылавливал в речке Вороне всех щук, линей и язей, а когда они не попадались, не пренебрегал и раками, и семенил со своей ношей к поезду, на базар. Тропинкой, чуть левее, пробиралась, словно лиса, вдова Музыкалиха. Всегда-то она ныла, что идет в город к доктору, но никогда не забывала прихватить корзиночку с грибами или бидончик с молоком. Музыкалиха жила одна-одинешенька, но держала двух коров. Остальной люд пер напролом, исполосовав тропинками поле: спешил каждое утро на работу.
Если идти с разъезда в деревню, то тропинок хоть и много, но кладбища не обойдешь. На зеленом холме в молчаливом величии стоят нетронутые столетние сосны и молодые дубки. Старый славянский обычай: прежде всего показать приезжим кладбище предков. Здесь летописи и манускрипты деревни, ее легенды и предания.
День догорал. Солнце садилось за стеной бора, который тянулся на запад от железной дороги. Лучи еще золотили вершины кладбищенских сосен, а внизу по полю уже поползли синеватые тени сумерек. Я направился к шалашу, стоявшему посреди поля, засаженного капустой, редькой и кормовой свеклой. Здесь уже лет этак с тридцать зарабатывал свой хлеб данный мне судом тесть, хромой сторож Мина.
В шалаше хозяина не оказалось. Поджидая Мину, я прилег на копне овсяной соломы, сложенной среди капусты и уже основательно утоптанной. На копне этой мой родич, видать, нес службу, зорко оглядывал отсюда свои владения.
Смеркалось. Где-то заиграла гармошка. Из деревни доносились приглушенные звуки песен и смеха, а здесь, в поле, были тишина и покой. Месяц, полный и круглый, как уличный фонарь, повис сбоку, над самым лесом.
Я верю, что у каждого человека есть свое ощущение времени, его неповторимости и красоты, ощущение, которое трудно высказать словами. Я всегда любил вечера на склоне лета, с их поэзией задумчивости и тишины, с бездонным звездным небом, особенно торжественным в такую пору. В это время, кажется, в природе происходит что-то великое, огромное, а ты только молчаливый, зачарованный свидетель…
Меня охватили воспоминания. Поле, тихий вечер, гармошка и песня в деревня — все, кажется, как и тогда. Время словно остановилось. Но ты уже не тот. И пусти тебя опять по дорогам и тропам, которые некогда прошел, ты, пожалуй, счастливо обойдешь все валуны и завалы…
Впервые я приехал в Девки в тридцать девятом. Молокосос в костюмчике, купленном еще на материнские деньги. За плечами девятнадцать лет, восемь классов и диплом трехмесячных учительских курсов. Такие педагоги, как я, тогда попадались нередко. Молодых учителей с институтским образованием призывали в армию, некоторых посылали в западные области Белоруссии, только-только освобожденные от панов.
Честно говоря, я сам напросился в Девки. И на свою беду!
Родом отсюда бабка, мать моей матери, сохранилась кое-какая родня, и думалось: возле близких людей будет получше, чем на чужбине. О каждой деревне ходит слава, хорошая или дурная. О Девках обыкновенно говорили, усмехаясь:
— Коли они Девки, значит, любят замуж выходить…
Поговаривали и хлеще:
ebooksa