— Ахтунг! Танки! — скомандовал помкомвзвода Смирнов, когда коренастая фигура Низколобова показалась в проеме дверей. — Мерзляков остается около стереотрубы, остальные в гостиную!
Мерзляков, только заступивший на дежурство, был недоволен.
— Мне нет? — спросил он на всякий случай у старшины, пристраиваясь на мягком, пружинистом кресле возле окна.
— От вашей прекрасной Елены вы получили вчера, — напомнил старшина. — На каждый день девушке не хватает чувств.
Низколобов, чувашин, хмурый и мрачный с виду, любил говорить поучительно.
Мы перешли в гостиную, комнату, выходившую своими окнами только на море. Безопасность здесь была полная, если исключить прямое попадание снаряда или бомбы. Затянули окна самодельными шторами из черной трескучей бумаги и зажгли десять свечей.
— Иллюминация по случаю прибытия в наш город императора Хирохито, — сказал Смирнов.
Смирнов шутил, мог шутить и старшина. Мы же пятеро стояли с серьезными лицами и смотрели на брезентовую сумку Низколобова. В гостиную мы пришли не ради супа, который плескался в двадцатилитровом термосе.
Низколобов знал, что нам нужно, но медлил. Он сел на мягкий пуфик, вытер носовым платком красное, вспотевшее лицо и закурил.
— Не тяни жилы, старшина, — сказал Филимонов. — Давай буду танцевать.
— Тебе нет. Твой Дашка еще пишет…
Остальные не отважились испытывать судьбу.
Помкомвзвода Смирнов лег на двуспальную дубовую кровать и барабанил каблуками по полу. Он получал письма от матери и сестры и был спокоен.
Старшина сидел и курил. Мы стояли и ждали. Нашему терпению приходил конец.
— Сегодня кавалеры ордена «Славы» несчастливые, — наконец промолвил Низколобов. — Имеет счастье только один кавалер. Зато я вас угощаю за завтрашний Первый май…
Низколобов вытащил из-под полы две фляжки в мягких ворсистых футлярах.
— С водой или так? — спросил он. — Неженатый, сто градусов…
Он мог об этом и не спрашивать. Кавалеры ордена «Славы» разбавленного спирта не пили.
— Кому счастье? — допытывался Филимонов. — Тому пить не дадим. Хватит письма.
— Пить всем, по очереди. Праздник…