Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Мы ищем в Сахаре нефть. Антон Антонович продолжает вести нас дальше. Нефть тут должна быть. Об этом свидетельствуют встретившиеся в пути выветрившиеся остатки девона. Когда-то был здесь цветущий край, многолюдные города и селения. А еще раньше, миллионы лет назад, Сахара была дном океана.

Мы идем по Сахаре за Антоном Антоновичем месяц, два, три… Кожа у нас стала черной, как у негров. Мы закалились и легче переносим чудовищный зной. Слабые и больные, конечно, отстали. Они вернулись назад…

Я вижу себя среди тех, кто закалился. Назад я не вернулся бы даже под угрозой смерти. Те, кто вышел в дорогу, кто посвятил свою жизнь открытию безвестного, не должны думать о смерти.

Но были среди нас и слабые…

— Кигилл Бомзель, — вызывает моего соседа по дому Антон Антонович. — Покажи Сахагу и гасскажи, что ты пго нее знаешь.

С самой задней парты лениво встает Кирилл и вразвалку, как медвежонок, идет через весь класс к географической карте. Карта немая, и указка в руке Кирилла блуждает где-то в просторах Ледовитого океана. По классу ползет приглушенный смех. Наконец Кирилл прекращает поиски, опускает лохматую голову и начинает тыкать указкой в носок башмака.

— Не можешь найти Сахагу, — мягко говорит географ, — ну, тогда гасскажи, что ты пго нее знаешь.

— В Сахаре жарко, — начинает Кирилл и, насупившись, тут же умолкает.

Он стоит безразличный, притихший и смотрит куда-то в окно. Но учитель не торопится послать его обратно на заднюю скамейку. Антону Антоновичу хочется пробудить в Кирилле интерес к планете.

— Может быть, тебе известно, Бомзель, что есть полезного в Сахаге?

— Там есть змеи. Они очень кусачие, — сообщает Кирилл и теперь уже умолкает окончательно.

Кирилл в Сахару не собирался. По миру вместе с нами он не шагал. Это было ясно.

— Садись, плохо, — хмуро говорил географ. — Это твоя пятая единица в четвегти. Посмотгеть на тебя — как будто ногмальный человек: голова, гуки, ноги как у людей, а знаний — никаких. За что тебя отец хлебом когмит?

Кириллова нелюбовь к науке была ничтожной мелочью в сравнении с тем окрыляющим, захватывающим, что приносил нам каждый урок. Мир был велик и бесконечно разнообразен. Он был создан для нас. Из земных глубин били горячие ключи, они могли отнять у человека болезнь и вернуть ему силы, если он надламывался в пути. Земля приберегла для нас нефть, железо, уголь, золото; нужно было только найти эти богатства. Земля уважала тех, кто искал, кто служил ей. Высохшая Сахара прокормит все человечество — дай ей только воды! Беспокойный ветер готов вращать крылья мельниц и ветродвигателей — только построй их! Упрямые реки могут нести свои воды куда хочешь — перегороди их течение плотиной! Все в твоей власти, человек!..

6

Уроки географии были праздником. Но тот, кто дает величайшую радость, может принести и самую острую боль. Я любил Антона Антоновича, в моих глазах он был необыкновенным человеком. Я ставил его выше всех других преподавателей и к урокам географии готовился как к торжеству. Не было случая, чтобы я запнулся, отвечая ему урок. И если бы меня разбудили среди ночи, я без ошибки перечислил бы все реки, горы, озера, равнины любого континента. И все же не я был первым по географии. Не меня выделил среди других Антон Антонович и не меня хвалил он перед всем классом.

Таким счастливцем оказался Каминский Андрей, или Рей, как мы все звали его. Ничего особенного не находил я ни во внешности Рея, ни в его ответах, ни в знаниях. Рей казался беззаботным весельчаком, которому просто везло.

Случалось, что он путался, когда отвечал, неправильно называл реку или город. Он мог даже не выучить урока. Но Антон Антонович им гордился. Почему?

Теперь, по прошествии многих лет, отделяющих меня от тех школьных дней, трудно вспомнить все подробности. Скорее всего географ выделил нашего одноклассника за какую-то его неудержимую и ненасытную пытливость. Рей дня не мог прожить без того, чтобы чем-нибудь страстно не заинтересоваться. Он мог увлечься какой-нибудь мелочью и надоедать нам и учителям целую неделю.

Отец Рея был плотником и строил новые дома то в нашем поселке, то в соседнем совхозе, то на торфозаводе. По этой причине у Рея не было постоянного местожительства. Одну зиму он приходил на занятия из совхоза за шесть километров. Куда бы ни посылали отца, Рей школы не менял.

Может, потому, что Рей ближе всех нас узнал окрестные поля и леса, у него накопилось так много жадного интереса ко всему. Однажды он спросил географа, сколько времени требуется, чтобы на болоте вырос слой торфа в метр толщиной. На этот вопрос Антон Антонович не смог ответить. Такое с нашим учителем случилось впервые. Он смутился и пообещал рассказать о торфе в другой раз.